Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

и как одержимый принялся рыться в дневниках Джона Ди и своих записках, я искал, нет ли где упоминаний о кинжале, переходившем от отца к сыну в нашем древнем роду. Ничего подобного не нашлось. В конце концов под руку подвернулась та тетрадь в зеленоватой веленевой обложке; раскрыв ее наугад, я сразу напал на следующие строки:

«…A потерял я в ночь черного искушения то, что составляло драгоценнейшее наследие нашего рода, талисман мой, кинжал, некогда бывший наконечником на копье Хьюэлла Дата. Потерял я его во время заклинания, выронив в парке на траву; ныне мне вспоминается, что, следуя указке Бартлета Грина, я держал его в руке в тот миг, когда приблизился ко мне призрак и я протянул руку свою к нему… А после того пуста была моя рука! Стало быть, заплатил я Черной Исаиде за то, что ублажала она меня и тою ночью, и впоследствии… Боюсь, непомерно дорого обошлось мне обольщение…»

Я задумался: почему «непомерно дорого», что он имеет в виду? Найти какие-то другие намеки в записках и дневниках, конечно, не удастся… И вдруг — озарение: магический кристалл мне поможет!

Но дело пошло ничуть не лучше, чем в самый первый раз, когда я попытался разглядеть что-то на черной, тускло поблескивающей грани. Мертвый уголь в моих руках остался мертвым.

Липотин! — спохватился я. Тибетский порошок для воскурений! Я вскочил, красный шарик нашелся быстро, но он был пуст, ни крупицы порошка не осталось, досадно.

Но тут я вспомнил о пепельнице из оникса, в которой тогда сжигал порошок. Неужели Джейн из любви к порядку и чистоте велела ее вымыть?.. Удача! На донышке твердой коркой запекся бурый остаток магического зелья. Дальше я все сделал словно в наваждении, — не думая о последствиях, живо схватил спиртовку, плеснул спирта на бурый шлак… Спирт вспыхнул. Промелькнула мысль: может, не совсем глупа моя затея и остаток порошка даст немного дыма.

Пламя погасло. Щепотка пепла слабо тлела. Вверх поползла тонкая серая струйка.

Скорей, скорей, — я наклонился и жадно вдохнул. От дыма закололо в груди, он был еще более едким, чем в тот раз. Невыносимо едким, удушливым, тошнотворным. Да разве я смогу по своей воле, без чьей-то помощи перешагнуть порог смерти от удушья?! Позвать Джейн? Пусть поддержит мне голову, как тогда Липотин, то есть не Липотин, а тот, в красной шапке… пусть держит меня крепко, железной хваткой, когда я буду задыхаться… Я изо всех сил стиснул зубы, чтобы подавить дурноту. «Совладаю!» — вспомнилось вдруг. Девиз рода Ди, девиз моих предков.

Я забился в предсмертных конвульсиях. Мелькали обрывки мыслей: я тону, захлебываюсь на мелководье!.. «Совладаю!» Решил утопиться в корыте… Истеричкам иногда это удается, помню, слышал о таких самоубийцах или читал… Ай да истерички, завидую им… А раз я мужчина, мне чертовски трудно покончить с жизнью таким вот способом! Чертовски трудно… Спасите меня! На помощь!.. Что это? Далеко-далеко… Монах в красном колпаке… исполинского роста… Это иерарх, он руководит инициацией… и совсем не похож на Липотина… Вот поднял руку… левую… подходит… Я камнем лечу в бездну смерти…

Очнувшись с сильной болью в затылке, разбитый, с отравой во всем теле, я увидел в ониксовой пепельнице, из которой шла отвратительная вонь, легкие хлопья пепла. Мысли разбегались, я никак не мог сосредоточиться, но понемногу туман рассеялся, что-то проступило… я вспомнил, для чего все это затеял, и быстро схватил магический кристалл. Всматриваясь в черное зеркало и понемногу успокаиваясь, я подумал, что во второй раз, и теперь уже сам, без чьей-либо помощи, переступил порог смерти!..

И я увидел себя самого в автомобиле, который с безумной скоростью мчался вдоль берега нашей реки, и почему-то лимузин ехал задним ходом — радиатор и капот были сзади. Я сидел между Джейн и княжной. Они смотрели прямо перед собой, на убегающую дорогу, лица их были неподвижны — ни один мускул не дрогнет, глаза широко раскрыты.

Мимо летели руины Эльсбетштайна. Животворные ключи забурлили, подумал я. Мягкие облака полупрозрачного пара клубились над замком, поднимаясь к небу. На башне стоял сумасшедший старик садовник и махал нам. Вот указал рукой на северо-запад, вот как бы поманил, должно быть, это означало: «Сперва туда езжайте, а потом — ко мне!»

Глупая мысль, шепнул мне внутренний голос, он же не знает, что я вернулся в прошлое и снова стал собой, то есть Джоном Ди, обрел свое подлинное «я». Но если это действительно так, спохватился я, то что здесь делает княжна Асия? Я повернул голову — рядом была… темно-бронзовая богиня, Исаида, идол фригийских одержимых скопцов, улыбающаяся, с копьем в одной руке и зеркалом в другой, склонившаяся ко мне, нагая… нагая и умопомрачительно близкая, от ее близости, от ее улыбки меня бросило в жар… И тотчас проснулась старая, неотвязная мысль: тебя хочет соблазнить похотливая бесовка! Неужели, неужели я должен сдаться, против воли уступить соблазну? Мне не совладать с собой? Что за сила понуждает меня снова и снова в воображении видеть княжну такой, какой она никогда не представала моим глазам наяву?! Не хочу этого. Не хочу! Не хочу разделить судьбу моего несчастного кузена!..

Стройная, гладкая, юная богиня послала мне взгляд, полный… не могу описать. Неприступное величие божества и манящее, завлекающее очарование женщины в единственном брошенном искоса взгляде; чуть заметно напрягшиеся от сладострастия груди, затаенное желание в изгибах тела, непроницаемая, загадочная усмешка и бесконечное презрение в прищуренных глазах, горящие в их глубине смертельно-опасные огоньки и запах пантеры…

Мы уже не на дороге, — вспоров зеленую толщу вод острым килем гидросамолета, мы погружаемся, с бешеной скоростью погружаемся все глубже, на какой мы глубине, понять невозможно. Далеко ли до поверхности и где теперь водная гладь, а где дно?..

Затем от зеленых вод остается лишь небольшое круглое озерцо, и я не отвожу от него настороженного, пристального взгляда. Оно с каждой минутой уменьшается, такую картину видишь в туннеле, если оглянешься на оставшийся далеко позади светлый вход.

Все поглотил непроглядный мрак.

Шло время. И вдруг показалось — я вынырнул.

Вынырнул из колодца, огражденного светлым каменным парапетом, теперь я вижу, что поднялся из зияющей черной бездны. Над краем колодца расплывается в воздухе, словно легкий туман, бронзовая Черная Исаида, богиня понтийская. Обломанным острием копья она со зловещей усмешкой указывает в колодец. Она поднимает зеркало выше, выше, а сама медленно погружается в бездну; что это? — кажется, будто далеко-далеко в черной глубине мерцает круглое зеленое озеро.

Это