Тайны старого дома - Ульяна Каршева

здесь жить. Говорит: что я там буду делать? Да и незнакомые все — дом-то, говорит, огромный. Раз там побывала — приехала назад, чуть не плюётся: в одном подъезде, говорит, живут, а соседи друг друга не знают — это что? — Она взволнованно посмотрела на Нину. — А здесь, говорит, в бараке, говорит, мне чуть не все не то что знакомые — родные уже. — И вдруг смешливо хмыкнула, погрозила пальцем. — Ты меня не отвлекай! Я ведь помню, что тебе спервоначала говорила!

— И что ты мне говорила? — весело спросила Нина. Манеру соседки перескакивать с темы на тему она уже знала. А вспомнив о том, подумала, что Тоня, точнее — Марья Егоровна, права: здесь-то, в бараке, быстро запоминаешь жильцов и сразу разбираешься, как и с кем можно говорить. Кто-то ждёт уважения и выканья. Кто-то, невзирая на возраст, всем дружески тыкает.

— А то и говорила, что симпатия у Николая к тебе! — выпалила Тоня. — Да и сын у неё, Николай-то, чем плох? И на лицо хорош, и рукастый, и дом есть свой.

— А он разве неженатый? — ляпнула Нина главное. И почуяла, как запеклись щёки от стыдливого румянца — такое сморозить… Ужас…

— Какое там! — махнула рукой Тоня. — Он же у Марьи Егоровны младший. Трое их у неё — сыновей-то. От старших у неё внуки давно. А Николай вот никуда и никак. Говорят — больно он разборчивый. Не каждая девка ему по сердцу. А как ты в бараке появилась — он с работы точнёхонько в сроки прибегает к матери да ждёт, когда ты покажешься.

— Но у меня дети… — растерянно снова ляпнула Нина, не зная, как и разговаривать на такие темы.

Тоня тоже призадумалась, но улыбалась мечтательно. Вспомнив, что Денис у неё — поздний ребёнок, Нина чуть не пожала плечами: для соседки дети — это святое.

А потому не удивилась, когда Тоня благодушно сказала:

— А то он не знает, что у тебя дети… Ничего. Поживём — увидим… Вот и посмотрим, как это у вас будет.

Нагнулась за бидоном и, снова кивнув молодой соседке, вошла к себе. А Нина поспешила в свою комнату. Пора было кормить детей ужином.

Правда, наложив по тарелкам кашу с приправами из тушёных овощей, сама за стол не села: Анюта принесла драный и грязный букет мать-и-мачехи. Выбрасывать жаль — первые цветы, в конце концов, а так поставить в банку — очень безалаберно выглядит. Пришлось заняться букетом, иначе потом сложно будет — за окнами потихоньку темнело. А когда Нина догадалась посмотреть на часы, с трудом удержалась от хулиганского свиста: так поздно они давно не ужинали! Время к семи! А она-то всё умилялась, как дети жадно накинулись на кашу, с воодушевлением поглядывая на сырники! Столько она им ещё не разрешала гулять! Но ведь и сама посидела на дворовой скамье достаточно долго!

И эта дворовая скамья вернула её мысли к Николаю и тем словам Тони, что, честно говоря, ошарашили её. Но насупилась и вздохнула: некогда заниматься личным! Сначала надо решить дело с тётей Матрёной.

Но… Николай симпатичный — согласилась она с соседкой, начиная мытьё посуды.

…Именно в эту ночь она опоздала к ночному окну, и призрак старухи не явился.

Это она про себя так придумала — опоздала.

Среда тоже стала днём открытий.

Уверившись, что запомнила всех жильцов своего коридора, Нина принялась за изучение второго коридора.

Проводила Санечку и Анюту к няне Галюшке, внутренне благодарная той чуть не до слёз: дети с вечера начали спрашивать, какие у них дома есть «интересные книжки». Няня Галюшка и правда приучала их к чтению! Нина пообещала на днях (лучше всего в выходные — свободные от работы дни) съездить вместе с ними в книжный магазин и набрать там детских книг с картинками, неуверенно надеясь на кузена с его машиной, но уже подумывая о том, что у Николая тоже есть своя машина… Дома-то книжки есть, но уже зачитанные до дыр (перелистанные до дыр — с картинками же!) и выученные наизусть — вслед за чтением мамы.

Проводила и, возвращаясь в барак, столкнулась с мамой Ольги Федосеевой.

Поздоровались, и Нина сразу спросила:

— Вы же во втором коридоре живёте. Знаю тех, кто живёт там. Это Марья Егоровна, Хворостовы. Уже три комнаты А ещё кто? Савелий тот, да?

— Да, алкаш этот непроходимый, — проворчала Гришина бабушка. — Занял комнату тёти Матрёны, живёт в ней.

Нина не удержалась:

— Как это занял? Я думала — поселился в ней, купил её.

— Да он племяш Матрёнин, — нисколько не удивилась неведению новой жилички та. Да и поболтать ей явно хотелось. — Она его и прописала на свою голову!.. А как она умерла, как похоронили — сразу и въехал. Ну, мы с ним и повоевали!

— Повоевали? Из-за его пьянок? — осторожно выспрашивала Нина, стараясь заранее узнать о своём враге (а по-другому в мыслях и не называла его!). Тем более её поразило: племяш?! Савелий — племяш любимой всеми Матрёны?! Хотя что уж тут… И в хороших семьях не без урода…

— Если б он только пил, тьфу! — поморщилась Гришина бабушка. — Он ведь сюда таких наглых девок таскать начать! Такие страсти и ужасти тут были! Наши мужики с неделю терпели. А вот ты скажи — сумеешь такое стерпеть, что по коридору девки непотребные визжали и бегали? Да ещё то ли одетые, то ли что ещё, но глядеть на них — срамота одна! У нас хоть и барак, но дети ведь есть! Всё по-домашнему у нас тут… Ну и пошли мужики наши, поговорили с Савелием по-мужицки, пока у него утром мозги ещё соображали…

Нина хотела было поправить: по-мужски. Но, сообразив контекст, прятавшийся за этими словами, промолчала.

— С тех пор помалкивает. Думали — совсем успокоился. А тут — ты. Говоришь — к тебе полез. Но мы тут, в бараке, живём крепко. Так что, думаю, больше он подличать не будет. Не беспокойся. А если что… — Бабушка многозначительно подняла кулак и покачала им, обернувшись к своему коридору. — Будет знать! Ну, ладно. В магазин сходить бы надо. А то заболталась я тут с тобой. Хорошо, конечно, но… — и она улыбнулась, из грозной старой дамы, превратившись в ту ласковую бабушку, к которой так часто бегал посидеть на её коленях, в её бережных объятиях внук.

А Нина побрела по коридору к себе, собираясь убраться в комнате, а потом засесть за ноутбук. Она-то хотела узнать, кто именно ещё живёт во втором коридоре.