Ведун - Александр Владимирович Мазин

— … Сначала заорал, потом сам выскочил, голый. Орал, будто его шершень в уд укусил!

— Так и укусил же!

Дружинники переглянулись, ухмыльнулись одинаково.

«А не любят они этого Венценция», — подумалось Бурому.

— Укусил, — согласился Войнята. — Только не шершень. Мы-то сперва подумали: кровь это девицына. Лыцари этот мудя свои в жменьку зажал и воет. Откуда кровь — угадай спробуй. Только когда сомлел, разобрались. Будто тварюшка его за уд тяпнула. Мелкая, навроде крыски.

— Ага, — согласился Честан. — Была б покрупней, отхватила бы начисто, а эта так, понадкусала.

Оба заржали.

— Ублажил, значит, ваш князюшка гостя дорогого, — хихикнул Дедко. — Не помог ему его Христос.

— Христос ему эту пакость и устроил, — возразил Войнята. — В свите у саксона жрец его, ворона черная, так он так и сказал: наказал их бог грешника за грехи его. Так вот и сказал, все слышали.

— И все поняли? — засомневался Дедко.

— Так ворона эта не из немцев. По-нашему, по-словенски говорит, — пояснил Войнята.

— А что же дочка князя вашего? — спросил Дедко. — Что-то не верится мне, что у ней в нутре крыса живет.

— Не дочка, — уточнил Честан. — Не признал же ее Лудслав.

— И то. У него таких ублюдков дюжины три, — вставил Честан.

— Он в этом деле — могута! — с гордостью подтвердил Войнята.

— Хорошие вы мужи, — сказал Дедко. — Только вот не уразумею я все-таки: почти князь вас за мной послал?

— Так не вылечится никак Винцец… Винценс… тьфу, лыцари этот! — воскликнул Честан. — Порча ж на нем! А он знает: ты такое убрать можешь.

— Можешь же? — спросил Войнята.

— Мочь-то могу, да ведь не от наших богов порча. От Христа. Что ж жрец его рыцаря своего не излечил? Не захотел?

— Ага, — подтвердил Честан. — Глянул на уд покусанный и сказал: теперь Винценцу этому не блудить более. За то, что похоти поддался и с язычницей возлег наказал его Христос. Потому, грит, надобно отрезать болящую часть, пока на загнила. Однако, говорит, если язычницу сжечь, может, Венцика и попустит. Но тут уж князь воспротивился.

— И правильно! — поддержал Войнята. — Одно дело предложить гостю непорченую девицу, а другое — принести ее в жертву чужому богу. Тем более кровь-то в ней все одно Лудславова. Выйдет, что князь своей кровью чужого бога жерит. Да я тогда первый от него уйду. Ясно же: после такого удачи у Лудслава не будет!

— Выручай нас, Пастырь! — истово попросил гридень. — А то откуда не зайди, всё беда! Сделает князь, как ворона сказала, уйдет от него удача. А помре Венцик этот, лехитский великий князь на нас осерчает. И родня этого лыцари тоже. А родня у него сильная! Княгине лехитской он брат.

— А что сам рыцарь? — спросил Дедко.

— Не хочет отрезать. Говорит: лучше помру. А еще лучше: девку сжечь. Колдунья она, говорит. Таких он, лыцари, дюжинами жег. Вот одна ему и отмстила.

— Так она колдунья, девка ваша? — построжел Дедко. — Тогда без меня. С этой породой у меня дружбы нет.

— Да какая колдунья! — воскликнул Честан. — Всего колдовства в ней что собой красна! Таких колдуний у нас в Пильске — через две на третью!

— А меня ваш рыцарь сжечь не захочет? — поинтересовался Дедко.

Оба дружинника разом замотали головами.

— Князь у нас хитрый, — сказал Войнята. — Но не дурной. Ведуна убивать не станет. И другим не даст.

— Верю вам, — покивал Дедко. — Но вам, не князю вашему. Его я не знаю. Так что вы оба сей же час поклянетесь богами своими, что станете меня и Младшего защищать отныне и от любой беды, пока мы снова домой не вернемся. От любой! — с нажимом проговорил ведун. — Даже и от князя вашего! Клянетесь ли?

Дружинники снова переглянулись…

И поклялись.

Бурый после спросил у Дедки: а если этого рыцаря и впрямь его бог покарал? Вылечат они его и осерчает на них Христос.

— Не осерчает, — успокоил ведун. — Христос — бог особый. Он только своих, христиан, оберегает и наказывает. До других ему дела нет.

Утром, уже вчетвером, двинулись к Пильску. Дружинники — конно, Дедко с Младшим — пеше, за стремена держась.

А как до селения добрались, Дедке повозку взяли. И еще прежде заметил Бурый: хужее Дедко бегать стал. Хотя кто его знает? Может и прикидывался. А вот Бурому бегать — в охотку. С конями дружинников состязался легко. Есть не на быстроту.

А жеребец, которому он занозу вынул, поправился. Зажила ранка.

Глава 20

Глава двадцатая

В Пильске Бурый прежде не бывал. Однако если видел один такой городок, то, считай, видел все. Холм над рекой в удобном месте, где в нее приток впадает, тесноватый град, охваченный двойным частоколом. Посередке — княжий Детинец с дозорной вышкой, с которой и река на десяток перестрелов в обе стороны видна, и поля окрестные, и дорога, что бежит меж нив к лесной опушке.

По этой дороге они в Пильск и въехали. Дружинники конно, Бурый пеше, Дедко на телеге. Полпути проспал старый. Проснулся, когда уже ворота миновали. За ними все, как у всех. Подворья за высокими заборами, тяжелый дух многолюдства и суета. Кто-то что-то тащит-везет, кто-то препирается с соседом. Смерд тащит на рынок подсвинка. Тот визжит. Догадывается, что с ним станет. Псы за заборами брешут, иные попросту по улицам шляются. Но — с опаской. Жеребец лягнет или цапнет — мало не будет.

Дружинникам уступали дорогу. Многие здоровались. На Дедку зыркали с опаской. Ведун же приосанился. Строгий стал аки князь. Глядел только вперед, пока до рынка не доехали. Там Дедко с телеги слез и пошел меж рядов, поглядывая по сторонам с важностью.

Так и в Детинец вошел. С достоинством. Два дружинника конных по сторонам, Бурый — в хвосте.

А в Детинце интересно получилось. Помимо своих, пильских, на княжьем дворе чужие были. Те самые, что с укушенным рыцарем приехали. Четверо воев в разноцветных одеждах и жрец бога Христа. Ну