ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

По правилам этикета нужно было что-то сказать соседу, но мне ничего не пришло в голову, кроме банального «Добрый вечер».

– Виделись уже, – кивнул Герман Ильич и подвинулся к краю скамейки, освобождая место для меня, – чего смурной такой? Проиграли наши?

– Не знаю, не досмотрел, – ответил я, присаживаясь рядом с ним.

Несколько минут прошли в тишине. Коротков почувствовал мое настроение и не стал навязывать беседу. Он просто сидел рядом и о чем-то размышлял.

– Про общагу думаете? – наконец прервал я молчание.

– А? Да ну, брось, – махнул он рукой, – как будет, так и будет. Что об этом переживать?

– А Вера Дмитриевна что говорит? Слышал на собрании, что она не хочет уезжать?

– У нее обостренное чувство дома. Ей сложно менять место жительства.

– Хорошо, что у нее оно вообще есть, это чувство, – сказал я. – Наверное, это приятно – чувствовать себя дома.

– Женщины больше нас ему подвержены. Еще когда наши предки бегали по миру с дубинками, они обустраивали пещеры, а мы бродили по горам и долам в поисках пищи. Сегодня мы здесь, завтра там… А для них любое жилище – дом и они оберегают его как могут. А ты, я так понимаю, не чувствуешь себя здесь дома?

– И не чувствовал никогда. Жилище, прибежище, берлога, но точно не дом.

– Понимаю, – кивнул он, – дом нужно найти. Порой люди ищут его всю жизнь, а так и не находят. Везде им неспокойно, везде тяжело. Только это же не от стен зависит, не от мебели, не от цвета обоев.

– А от чего тогда?

– От человека, который с тобой это жилище делит.

Очень банально, но от Короткова я другого и не ожидал. Осталось только процитировать поговорку про рай в шалаше, что он тут же и сделал:

– Вот есть же такая пословица – с любимой и в шалаше рай? Есть. Вранье полное. Ну какой еще рай в шалаше? Вот сидишь ты с ней в обнимку под ветками. Дождь лупит, ветер со всех щелей, холодно. Она дрожит, улыбается, но дрожит. Как себя мужик будет чувствовать? Вряд ли хорошо, если это настоящий мужик. Он захочет сделать так, чтобы любимой не было холодно, чтобы не дрожала она, чтобы тепло ей было. Да и она тоже улыбаться до поры до времени только будет. После первой же пневмонии скандал закатит, верно же?

– Скорее всего, – согласился я.

– Но дело же не в том, где эти двое сейчас, – продолжил Коротков, – дело в том, куда они смотрят, в каком направлении двигаются. Если у них цели есть общие, мечты, если хотят они из этого шалаша выбраться и поселиться хотя бы в той же пещере, вот тогда это другое дело, тогда смогут они и холод этот перетерпеть, и ветер, и дождь. Но и здесь тоже есть свои моменты. Вот вроде бы цель у них одна на двоих – найти свободную теплую пещеру, только мужик каждый день бродит по холмам, ищет ее, а все никак найти не может, потому как нет ее здесь. Возвращается в шалаш вечером, а жена ему с порога: «Долго ты еще искать будешь? Нам детей пора рожать, а ты, валенок эдакий, все никак жилище нам не найдешь. Вон, соседи уже давно землянку вырыли, а другие дом на дереве построили». И так каждый день. Кап-кап на мозги… Не поддержка, а претензия, понимаешь? Захочет он что-нибудь для нее делать? Вряд ли. В конце концов найдет он какую-нибудь нору и сам в ней поселится. Да и она потом другого мужика с пещерой встретит и к нему переедет. Формально оба своих целей добились, но есть нюанс, как говорится. И что самое интересное – и он, и она потом будут вспоминать о жизни в шалаше как о самом ужасном отрезке их жизней. А если бы они вдвоем свою мечту осуществили, то и о шалаше потом с теплотой вспоминали бы, потому что это то, что они преодолели вместе. Вот и получается, что правильно говорить не «с любимой рай в шалаше», а «с любимой рай из шалаша виден». А если вы в разные стороны смотрите, не поддерживаете друг друга, то ничего кроме щелей в стенках да луж на полу вы не увидите. Вот такая история.

– И какие же у вас мечты с вашей женой, Герман Ильич? Переехать в квартиру из общежития?

– Что ты заладил со своим общежитием? Это я просто для примера тебе рассказал про шалаш. Нам-то и здесь хорошо. Я же говорю – важно не жилище, а с кем ты его делишь и в какую сторону вы с этим человеком смотрите.

– И в какую же вы смотрите? – я уже стал уставать от этих аллегорий.

Коротков ненадолго задумался.

– Наверное, в одну, раз мы до сих пор вместе.

Я вдруг вспомнил о споре с Романовым. И хотя сегодняшние события показали, что этот спор уже не имеет значения, я все же не упустил случая разрешить его хотя бы для себя.

– А вот вы, Герман Ильич, ну, если по-честному, вы когда-нибудь хотели с вашей женой развестись?

Коротков окинул меня удивленным взглядом.

– К чему вопрос-то? Увести задумал?

Вот чего я не ожидал увидеть в этом старичке, так это чувства юмора.

– Нет, – отсмеявшись, сказал я, но про спор решил не упоминать, – просто смотрю на людей, на их судьбы, беру, так сказать, бесплатные уроки жизни.

– А вот это правильно, – похвалил Коротков, – вот это хорошо. Только вряд ли тебе мой опыт пригодится.

– Почему же?

– Ну смотри. Ты парень видный. Не красавец, не атлет, но высокий, да и не дурак вроде бы. Мне кажется, что женским вниманием ты не обделен. А я вот с детства был маленьким, неказистым, застенчивым. Поэтому, чтобы на меня девочка какая-нибудь посмотрела, приходилось наизнанку выворачиваться.

Такие своеобразные комплименты от Короткова меня рассмешили, но я постарался сдержать улыбку, чтобы не обидеть его и не сбить с нити повествования.

– Влюбился я однажды в девочку. Жуть… До дрожи в коленках. Как видел ее, так чуть в обморок не падал. И что я только не делал. И цветы ей к дому носил, и стихи сочинял, а потом инкогнито отправлял, и дрался за нее. Да, чего ты смеешься? Дрался. Били меня, конечно, знатно… Но все без толку. Не замечала она меня, понимаешь? И не осудишь же ее за это? На моем фоне любой бы красавцем показался. Так до окончания школы я и провздыхал по