ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо

укором, будто человек, которому сообщают новость, только что сплясал на могиле твист на глазах у всего города. Так произошло и в этот раз. Коля, сообщив о состоянии Лужицкого, наградил меня таким холодным и отстраненным взглядом, будто бы говоря: «Ты бы помолчал, дружок, если не в теме».

Мне всегда казалось, что Геббельс – это не тот человек, из-за которого нужно так переживать. Будто бы до инсульта все жильцы общежития души в нем не чаяли… Да он же всех успел достать! И к чему тогда эта мрачная атмосфера? Нет, то, что произошло с Лужицким, – это, конечно же, не повод для веселья, но, черт возьми, это и не причина для похоронных настроений.

– Такие, как он, живут долго, поверьте мне, – как можно спокойнее произнес я.

– Какие – такие? – спросил Коля.

– Такие, как Геббельс, – я начал терять терпение. – Не мне объяснять, что он за человек. Думаю, и сами знаете.

– Да нормальный он мужик, – возразил Мишаня, – да, со своими загонами, но у кого их нет? Слышал, какую он речь на собрании задвинул? Все по делу расписал.

– Да что происходит? – не выдержал я. – Коля, не ты ли пару дней назад жаловался мне на Лужицкого, который Наташку чуть до слез не довел разговорами о том, что сейчас рожают только ради материнского капитала? Что, не было такого?

– Ну было, и что с того? Это его мнение, имеет право.

– О как! А ты, Мишаня, забыл, как он возмущался на кухне по поводу того, что государство инвалидам деньги платит с его налогов?

– Да хорош, дядь. Человек при смерти лежит, а ты старое поминаешь, – отмахнулся Мишаня. – Чего ты завелся?

Я прекрасно понимал, почему я завелся, странно, что этого не понимали они. Да, действительно, сейчас было не то время, чтобы вспоминать «заслуги» Лужицкого. Возможно, если бы не кислые мины Коли и Мишани, я бы повел себя так же, как и другие нормальные люди, поохав для полноты картины, но их напускная скорбь мне показалась неестественной и даже лицемерной. Какого черта они сидят и делают вид, что им не все равно? К чему эта показуха? Да Геббельс всех достал в этой чертовой общаге! Каждый жилец хоть раз, но конфликтовал с ним, и что теперь? Давайте всем этажом лить фальшивые слезки и врать, каким он был замечательным соседом.

Я сел на кровать рядом с Мишаней и, дотянувшись до бутылки, наполнил рюмку до краев. Выпив ее залпом, я повернулся к соседям.

– Мы футбол будем смотреть или нюни по Геббельсу распускать? Тем более, что он еще жив.

Я ждал ответа, переводя взгляд с Мишани на Колю, но они решили промолчать, уставившись в телевизор, чем еще больше меня раззадорили.

– Эй! Что началось? Что я не так сказал, объясните?!

– Да угомонись, Фил, – подал голос Коля.

– Да вы сами угомонитесь! Что за поминки вы устроили? Да, случилась беда у нашего соседа, но разве я похож на человека, который этому рад? Разве я предложил вам отпраздновать это событие? Или я в восторге от того, что он попал в больницу? Что ты молчишь, Мишаня?

Он поморщился, не отрывая взгляда от телевизора, и махнул рукой, мол, не мешай. Наверное, на этом нужно было закончить спор, но брезгливый взгляд, которым меня одарил Романов, вывел меня из себя.

– Коля, а если бы Шапоклячка на собрании скопытилась, ты бы так же сидел и горевал?

– Заколебал ты уже, Фил, – набычился тот, – я к тебе в душу лезу? Ты сам пришел и начал недовольничать по поводу нашего настроения. Представь, бывают люди, которым не плевать на беды других. Не все же такие, как ты.

– Вот это номер, – удивился я. – А я какой, по-твоему?

– А ты сам не знаешь? Ты же у нас самый умный, самый опытный. Сидишь один в своей берлоге, которую даже не покупал, зато всем налево и направо советы раздаешь – как кому жить и что делать. Знаток жизни, блин. Живешь здесь без году неделя, зато всем уже клички раздал. Справился, молодец.

Кажется, Колю понесло. Он сидел на табурете, чуть наклонясь вперед, будто готовясь к броску, и, глядя на меня исподлобья, накидывал все новые и новые претензии. Мишаня в разговор не встревал.

– Не нравится тебе, что моя дочь иногда плачет, да? Может, мне рот ей затыкать, чтобы твой бесценный сон не потревожить? Не нравится, что мы с Натахой ругаемся? А ты поживи хотя бы недельку втроем в одной комнате. Что ты смотришь? Поживи, а потом расскажешь мне, как ты ни разу ни с кем не поссорился из-за пустяка.

– Осади, Коля, – попытался возразить я, – ты сам ко мне приходишь и ноешь, как тебе тяжело с Натахой.

– Да. Представляешь, каждому человеку иногда нужно выговориться. И каждому хочется услышать слова поддержки. А ты мне что говоришь? «Зачем вы живете вместе?» Спасибо, Филипп, после твоих слов мне так хорошо на душе становится… Радости полные штаны.

– Коль, хорош… – похлопал его по плечу Мишаня.

– А вот и не хорош, – рявкнул Романов. – Ты эгоист, Филипп. Только о себе думаешь. Только я раньше считал, что у тебя хотя бы немного человеческого есть внутри, а сейчас понял, что ни капли там нет. Человек в коме лежит! Не какой-нибудь абстрактный человек, а сосед, которого ты каждый день видишь. Человек, у которого жена есть, интересы какие-то, увлечения… Да плевать, что он там говорил когда-то, у него сейчас беда. А ты приходишь в гости и как дите малое личико кривишь: «А почему вы тут не смеетесь?» Самому не стыдно?

Стыдно мне не было. В тот момент я думал о том, что Геббельс даже в коме умудрился мне насолить.

– Что, не нравится тебе правда? – не унимался Коля. – Не те соседи тебе достались, да? Что, думаешь, я не знаю, что ты контакты бабки пропавшей искал, чтобы договориться с ней об обмене комнатами? Не получилось? Пришлось и дальше терпеть семью Романовых, да? А нет у нас пока что возможности переехать. В отличие от тебя, нет у нас родственников, которые нам жилье подарят просто так. И у Мишани нет, и у Шаповаловой, и у Лужицкого тоже нет. Вот и приходится нам здесь жить и как-то находить общий язык с соседями. Поэтому и радости у нас общие, и беды. Вот сейчас снесут общагу, ты тут же к родителям своим побежишь – мама, папа, дайте денег на квартиру. А мне с Веркой и Наташкой не к