Фонарщица - Кристал Джей Белл

Пру проводит рукой по лицу, убирая за уши выбившиеся локоны. Не будь ситуация настолько ужасной, я бы посмеялась над ее поведением. В свои шестнадцать она ведет себя как умотанная мать, разочарованная в своем ребенке.

– Когда пропала Молли, Гидеона не было дома – я видела, когда зажигала его фонарь, – воспоминание так и вспыхивает, опаляя всех присутствующих. – И я услышала крик со стороны его мастерской. Он вернулся домой не раньше, чем я снова зажгла погасшие фонари.

Намерение оставаться спокойной и собранной исчезает бесследно. Я слышу в себе напряжение, ощущаю страсть в своих движениях. Возможно, это не свидетельствует о его непосредственном участии, но есть подозрение, что он пропал в то же время, когда исчезла Молли. Честно говоря, я пытаюсь поймать кита сетью, но инстинкт требует, чтобы я хотя бы попыталась.

Взгляд Пру обжигает.

– Это серьезное обвинение против одного из жителей Уорблера. – Лицо Генри ничего не выражает. – Не могу сказать, как отреагирует совет, особенно без веских доказательств.

Я киваю, отдавая себе отчет, насколько серьезные последствия это может повлечь за собой.

– Я понимаю.

Независимо от того, поверят мне или нет, вопрос о причастности Гидеона будет вынесен на всеобщее рассмотрение. Поскольку он сам состоит в совете, неизбежен конфликт интересов. На который другие члены совета закроют глаза, поскольку Гидеон имеет на них странное влияние. Но я не представляю, чтобы родители Молли легко отмахнулись от его возможной причастности. И даже если его особое положение в Уорблере оградит его от расследования, в моих силах сделать одно: отказать Пру в браке с ним. А пока я могу лишь надеяться сохранить за собой должность фонарщицы. От перспективы остаться безработной и выйти за Джози по необходимости я себя чувствую так, словно мне привязали гирю к лодыжке и бросили в реку. Он говорит, что все это его не беспокоит, что он один прокормит все лишние рты. Но если вы доверитесь кому-то, а его не станет, вам будет очень больно. Жизнь нелегка, и ни в ком нельзя быть уверенным, пока он не пройдет через тяжкие испытания. Выживают не все. Мы с Пру выжили, потому что ничего другого нам не оставалось. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Джози не подвергся такому. Потому что как быть, если он не справится? Как быть, если мы снова окажемся одни и нам придется бороться за выживание? Как после Па.

Когда Генри с Джози уходят, Пру уже не пытается сохранять видимость спокойствия. Она топает в нашу спальню и снимает платье, смахивая слезы от бессилия, с агрессией, совершенно ей несвойственной. Она качает головой, глядя в пол и избавляясь от одежды, стиснув зубы.

– Поверить не могу, что у тебя хватило наглости обвинить Гидеона в этом ужасном преступлении. Как ты могла так поступить со мной, Темп?

– Я не выдумала эту историю, лишь бы испортить ваши отношения.

– Нет?

– Разумеется, нет! На карту поставлен мой заработок. Я бы ни за что не стала рисковать нашим положением, не имея серьезного основания.

Я скрещиваю руки на груди и оглядываюсь на дверной проем. Мама сидит в качалке, потягивая воду из стакана, смотрит на тлеющие угли и предается воспоминаниям. Ее голова склонена набок, как будто она прислушивается к нашему разговору. Но я могу и ошибаться. Я снова поворачиваюсь к Пру, не в силах скрыть, как я в ней разочарована.

– Должна признаться, никогда не думала, что ты такая эгоистка. До Молли тебе нет дела? До безопасности всех местных?

– Разумеется, есть!

Она так рьяно проводит гребнем по волосам, что наверняка вырывает клок.

– Тогда что же? Ты ведешь себя так, будто я из кожи вон лезу, лишь бы досадить тебе. В чем дело?

– Дело в другом.

Она со стуком кладет гребень на комод. И смотрит в пол, уперев руки в узкие бедра, словно китобой, высматривающий кита. Я прикусываю щеку и выпаливаю ужасную догадку:

– Неужели ты так несчастна в этих стенах, что тебе не терпится сбежать? – Пру поднимает на меня взгляд. Болезненный изгиб ее губ словно гвоздь, вбитый мне в сердце. – Ты готова оставить наш надежный дом и броситься в омут с головой, только бы избавиться от нас?

– Хватит нести чушь, Темп. Разумеется, нет. – Она качает головой. – Я люблю тебя. Но я хочу свой собственный дом, свою любовь. Ты должна это понимать, но не отпускаешь меня.

– Как только ты встретишь по-настоящему хорошего человека, я буду обеими руками за. Клянусь тебе. Но Гидеон не тот человек. Ты стараешься видеть хорошее в людях, не замечая их темной стороны. А в Гидеоне есть тьма.

– Может, это тебе, – она тычет в меня пальцем, – не хватает веры в людей? Дай им шанс.

– Я дала ему шанс. А зря. Он плохой человек, и никто, похоже, этого не понимает, поэтому я вынуждена принимать трудные решения ради нашей семьи.

Пру негодующе стонет и забирается в постель:

– Хватит строить из себя великомученицу.

– В каком это смысле?

Она поворачивается набок, спиной ко мне:

– Ты не можешь все контролировать.

– Это мне прекрасно известно.

Я смахиваю злые слезы, которых она никогда не увидит, и выхожу из комнаты. Мы в тупике. В камин нужно подбросить дров, что я и делаю под взглядом мамы. Угли еще не остыли, и вскоре вновь взвиваются язычки пламени.

– Ничего этого не было бы, будь с нами Па, – бормочу я.

Скрип качалки стихает. Мама поднимает взгляд на портрет Па на каминной полке. В слабом свете это просто размытое пятно, но я уверена, что даже маме не нужна картинка, чтобы вспомнить его. Его узкий нос и волевой подбородок с ямочкой. Тонкие губы и изгиб его улыбки. Хриплый смех и густой, как сироп, акцент.

С ним было легко ладить. Он был уверен в себе и приветлив. Известен склонностью травить байки и, дай ему волю, мог заболтать кого угодно. На него всегда можно было рассчитывать. И если он совершал ошибку, его обеляли. Извиняли. Прощать его было легко. Все этого хотели, потому что уважали его. Вот только на его старшую дочь Уорблер смотрит иначе.

* * *

Мой разум никак не угомонится, в животе тревожно урчит. Я направляю свою энергию на улицу и иду по привычному маршруту через Уорблер. Я буду начеку, пока не придет время гасить фонари. Скучать мне будет