Писец войска - Олег Мамин

Едва были сказаны последние слова, как опоённый странным пойлом, я почувствовал прикосновение бога. Несмотря на то, что я лежал на спине, меня как всегда успокаивающе обняли сзади пушистыми крыльями.

В тот же момент в глазах потемнело.

— Афарэх? Где ты? — я увидел как посреди тротуара довольно шумной улицы с довольно плотным автомобильным движением, озирается мальчишка в набедренной повязке.

Прямо за ним сплошная красная пустыня, немного реки и клочок тростника у воды. Всё остальное скрывается в дымке, но не похожей на туман. Там мир словно не существует, будто текстуры не загрузились.

— Ты кто? — уточнил я. Мало ли какие демоны могут жить в снах.

— Анхесенамон, — ответил типичный египтянин, правда, он мне и до плеча сейчас не достаёт, всё поменялось по сравнению с реальностью.

Холодно ему, наверное, в одном шендите под осенним моросящим дождиком. Судя по деревцам, почти сбросившим листву, бабье лето уже прошло.

Это именно мой сон — египетский воин перешёл на мою территорию — отражает моё восприятие мира. Хоть телом он и здоровый, но умом-то дитё-дитём. Возможно, есть тут толика высокомерия человека, пришедшего из будущего и обладающего большей эрудицией.

— Я Афарэх, — представился я повторно и посмотрел на свои руки.

Похоже, это я до перерождения. Таким, каким был в той жизни. Даже есть шрам на между пальцами, полученный ещё в детстве, когда разбирал игрушку и ткнул себя острой отвёрткой.

— Сны всегда такие причудливые, — сказал он, вряд ли чётко понимая, что видит. Даже стало интересно, видим ли мы с ним одно и то же? Тот самый вопрос, которым задаются специалисты по мышлению: например, синий цвет, так ли его представляют себе другие люди? А сладко для других — это то же самое, что и для вас?

Возможно, древний египтянин видит дома в архитектурном стиле восемнадцатого века как-то иначе. Я и сам не знаю, почему именно на этой улице моего родного города мы оказались. А судя по автомобилям, где-то в девяностых или нулевых.

Опять же, его глаза усилены хека, он точно должен видеть иначе. Есть подозрение, что мы с ним встретились только потому, что он меня позвал голосом, наполненным магией: у него на горле светится рисунок, нарисованный чёрным в реальности.

Только я об этом подумал, как знаки на веках тоже засияли. Я задрал рукав вполне обычной куртки и рубашки (для будущего), посмотрел на свои руки: знаки тоже светятся.

— Куда нам идти? — спросил я.

— Откуда мне знать, — огрызнулся Анхесенамон-ребёнок.

— У кого на глазах волшебные знаки? — возмутился я-взрослый и едва удержался, чтобы не отвесить ему подзатыльник.

— Забери их, — капризно сказал мальчишка и провёл по глазу рукой. Светящие знаки оказались на его пальцах! — Наклонись ко мне.

Я выполнил команду, понимая, что будет.

Он провёл мне по векам, и по телу будто бы пробежала волна. Я открыл глаза и мой мир исчез. И мой напарник стал выглядеть таким, каким был вне мира сна. Я глянул на свои руки: опять подросток, и пиджака нет.

И города будущего тоже нет. И автомобилей. Есть только пустыня, всё небо занимает огромная паутина, с гигантским пауком. Его хитин блестит, и весь свет, имеющийся в этом мире, исключительно отражённый от его бликующего тела. Никаких иных небесных светил тут нет.

С паутины свисают множество коконов на нитках в которых, должно быть, завёрнуты ба людей: некоторые даже трепыхаются.

Почему-то этот паук меня не напугал. Просто он настолько огромный, что причинить какой-то вред вряд ли пожелает. Мы для него не можем быть добычей, мы меньше чем ничто, а он — просто часть причудливого мира, такая форма небесного светила, а не хищник. Просто образ, как шарик навоза, катимый скарабеем у египтян, мог бы заменить солнце.

Я «скопировал» себе второй глаз — именно скопировал, свет на глазах теперь уже взрослого Анхесенамона не убавился — и смог видеть сквозь паутину. Да, там ба. В отличие от нас с партнёром они как птицы с человеческими лицами, а кто-то с головами. Не знаю, почему не одинаково. Впрочем и окраска перьев разная.

— Ты не видишь это? — я рукой указал вверх.

— Небо? — значит, не видит.

Я почесал в затылке и это помогло: понял, что мы во сне!

Сложил из пальцев знаки «Ok», соединил их в «очки»:

— Смотри, — сказал требовательно.

Анхесенамон послушался, и едва увидел то, что вижу я (а в этом нет сомнений), как тут же упал на задницу, и пополз задом наперёд, подвывая.

Вряд ли вне сна он проявил бы себя так откровенно. Уверен, что храбрый воин сдержался бы, но не здесь, где ба чисты.

— Ты ползёшь не в ту сторону, — сказал я ему. — Чего ты испугался? Это же сон! Если что-то случиться, просто проснёшься, — признаться, в этом я не был уверен, но говорил так, будто сто раз умирал в магическом сне. — Ты же знаешь, что если умрёшь во сне, это сулит долголетие? — согласно древнеегипетскому соннику, где многое зеркально. — А пауки снятся к удаче. Смотри, какая большая удача тебя ждёт.

Анхесенамон, судя по взгляду, продолжал видеть удачу теперь и без «очков».

— Лети, спасай людей, — сказал я ему ласково. — Упуаут для того тебя сюда и привёл. Срезай нити, буди их.

— Как лететь? — глупо хлопая глазами спросил здоровяк.

Он встал с песка, но всё ещё опасливо глядел на паутину в небе и гигантского паука неизвестной породы.

— Ты же ба. У тебя есть крылья, — сказал я уверенно и даже показал рукой ему за спину. По правде говоря, это был чистейший блеф, но, о, чудо! — крылья появились.

Более того, теперь уже ба с лицом Анхесенамона, взмахнул крыльями, взлетел и начал срезать коконы, перерезая когтями нити на которых они висели.

Как только нить обрывалась, из кокона появлялась очередная птица- ба, которая делала пару взмахов крыльями и исчезала. Видимо, человек просыпался.

Я попробовал отрастить крылья сам, чтобы тоже поучаствовать в спасении, но не смог. На самого себя моя уверенность не действовала, где-то не так уж глубоко в сознании крутилась мысль, что такого просто не может быть. И отогнать этот запрет аргументом, что во сне может быть все, не получалось.