Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

Реставрация знаменитого собора вызвала интерес и за пределами графства. В то лето здание посетил довольно известный член Общества антикваров, который намеревался написать для Общества отчет о новых находках, а сопровождавшей его жене предстояло снабдить труд мужа зарисовками. За утро она закончила общий набросок хоров, а днем перешла к деталям. Первым делом она запечатлела недавно обнаруженное приалтарное надгробие, после чего привлекла внимание мужа к прелестному образцу узорчатого орнамента на расположенном за ним ограждении – раньше орнамент, как и само надгробие, был скрыт кафедрой. Да, подтвердил антиквар, это обязательно нужно зарисовать; дама пристроилась на надгробие и принялась тщательно все срисовывать – прозанимавшись этим до самых сумерек.

Муж ее к тому времени уже покончил с измерениями и описаниями, и они решили, что им пора возвращаться в гостиницу.

«Ты бы отряхнул мне юбку, Фрэнк, – попросила дама. – Она наверняка вся в пыли».

Он принялся выполнять ее просьбу, но очень скоро заметил:

«Не знаю, душа моя, насколько тебе дорого это платье, но, по-моему, оно знавало лучшие дни. Изрядного куска не хватает».

«Не хватает? Куда же он подевался?» – удивилась жена.

«Вот уж чего не знаю, того не знаю, а не хватает его на подоле, с задней стороны».

Она дернула ткань на себя и с ужасом обнаружила внушительную прореху с рваными краями – как будто, по ее словам, подол хватила зубами собака. В общем, платье было – к величайшей досаде нашей дамы – безнадежно испорчено, и, хотя они обыскали все вокруг, найти оторванный лоскут им так и не удалось. Супруги пришли к выводу, что урон мог быть нанесен множеством разных способов, ибо на хорах тут и там лежали обломки старой древесины и из них торчали гвозди. В результате муж и жена сошлись на том, что она зацепилась за один из этих гвоздей, а потом рабочие, весь день сновавшие по собору, унесли тот самый фрагмент, на котором висел лоскут.

Примерно в то же время, как припомнил Уорби, он стал замечать, что его песик испуганно повизгивает каждый раз, когда приходит час посадить его в будку на заднем дворе (мать Уорби не разрешала оставлять собаку в доме на ночь). Однажды вечером, когда старший причетник собирался поймать песика и отнести наружу, тот посмотрел на него «прямо как настоящая христианская душа и помахал… я хотел сказать, рукой, но вы и сами знаете, как они это умеют, ну и, короче говоря, спрятал я его под пальто и утащил к себе наверх – не буду скрывать, обманул я свою бедную мамочку. Так песик после этого повадился хитрить и прятаться под кровать за полчаса до того, как мы отправлялись спать, ну, мы с ним и наладились поступать так, чтобы мама ничего не узнала». Уорби, разумеется, рад был такому обществу, а еще больше стал его ценить, когда Саутминстер настигла беда, которую до сих пор именуют «завываниями».

– Ночь за ночью, – рассказывал Уорби, – песик будто заранее знал, что́ будет: вылезал из-под кровати, забирался ко мне в постель, прижимался, дрожа всем телом, а когда начинались завывания, он точно в безумие впадал, засовывал голову мне под мышку, да мне и самому было немногим легче. Раздавались эти звуки по шесть-семь раз, не больше, а как он потом вытащит головку обратно, так мне и понятно, что на эту ночь все закончилось. На что это было похоже, сэр? Да я в жизни своей не слышал ничего подобного. Помнится, я однажды играл возле собора, и там как раз сошлись два каноника, так один другому говорит: «Доброе утро. Хорошо вам спалось в прошлую ночь?» Того, который начал разговор, звали мистер Хенсло, а второго – мистер Лайалл. «Не сказал бы, – ответил мистер Лайалл. – Как по мне, многовато было четырнадцатого стиха тридцать четвертой главы Исайи». – «Четырнадцатого стиха тридцать четвертой главы? – повторил мистер Хенсло. – Это вы о чем?» – «И вы еще называете себя знатоком Библии! – возмутился мистер Лайалл (мистер Хенсло, надо сказать, был из Симеонова племени – из тех, кого называют евангелической партией). – Так ступайте и посмотрите». Мне и самому стало интересно, что он имеет в виду; я побежал домой, достал свою Библию и нашел нужное место: «И лешие будут перекликаться один с другим». Надо же, подумал я, так вот что мы тут слышим все последние ночи! И скажу вам честно, я разок-другой обернулся посмотреть, не стоит ли кто за спиной. Я, понятное дело, спрашивал у отца с матерью, что это такое может быть, но они оба ответили: небось кошки. Говорили, впрочем, очень отрывисто, и я сразу понял, что они сами встревожены. Господи, ну и вой это был – как будто кто оголодавший кого-то зовет, а тот все не приходит. Уж если когда не хотелось оставаться в одиночестве, так это ожидая повторения этого воя. Насколько я помню, ночь-другую пробовали ставить дозорных в разных концах соборной площади, но они обычно жались друг к другу в углу, ближайшему к Хай-стрит, так что ничего из этого не вышло.

Ну а потом случилось вот что. Мы с еще одним мальчишкой (он теперь у нас в городе бакалейщик, как прежде – его отец) поднялись после утренней службы на хоры и услышали, как старый Палмер, каменщик, на чем свет стоит поносит кого-то из своих работников. Мы подобрались поближе, потому как знали: старикашка языкаст, и можно будет от души повеселиться. Дело оказалось вот в чем: Палмер велел одному из подручных заделать щель в старом надгробии. И теперь тот оправдывался – он, мол, не халтурил и выполнил поручение как полагается, только Палмер все равно орал на него как одержимый.

«И ты называешь это работой? – разорялся он. – По-хорошему, рассчитать бы тебя за такое. Я тебе за что деньги плачу? Что мне теперь сказать настоятелю и капитулу, когда они придут посмотреть? А прийти они могут в любой момент – и сразу увидят, что ты кое-как замазал дырку грязью, гипсом и еще бог знает чем!»

«Мастер, вы уж поверьте, я все залатал как надо, – лепетал работник. – А почему оно обратно вывалилось, о том я знаю не больше вашего. Я гипс прямо в щель положил, – говорит, – а он назад вывалился. Никогда такого не видывал!»

«Вывалился? – пуще прежнего разошелся старик Палмер. – Да я нигде вокруг никакого гипса не вижу! Его что, ветром унесло? – И каменщик подхватил кусок гипса (как до того сделал я), лежавший у ограждения, футах в трех-четырех от надгробия, – он