Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

«Нет, – ответил я, – ничего подобного, мистер Палмер, мы сюда только что зашли».

А пока я отвечал, второй мальчик, Эванс, посмотрел в щель, да так и ахнул, а потом подбежал к нам и говорит:

«Мне кажется, там что-то лежит. Оно светится».

«Что? Ну надо же! – ответил старик Палмер. – Ладно, нет у меня времени с этим разбираться. Ступай, Уильям, разведи еще гипса и заделай как следует; а не справишься – схлопочешь».

Работники ушли, Палмер с ними, а мы оба остались, и я спросил у Эванса:

«Ты там правда что-то видел?»

«Да, – подтвердил он, – уж не сомневайся».

Тут я и говорю:

«А давай засунем туда что-нибудь и потыкаем».

Мы попытались запихнуть в щель несколько щепок, которые валялись повсюду, но они оказались слишком толстыми. Однако у Эванса был с собою лист с нотами – то ли гимна, то ли псалма, уже и не припомню, он свернул его тонкой трубочкой и просунул в щель; три-четыре раза потыкал, и ничего не случилось.

«Дай-ка мне, – говорю я, и тоже попробовал. Нет, тоже ничего. А потом – сам не знаю, почему мне это в голову пришло, – только я нагнулся к самой щели, засунул два пальца в рот и свистнул – ну, знаете, как оно делается, – и тут по ту сторону вдруг что-то зашевелилось, а я и говорю Эвансу: – Эй, давай-ка пойдем отсюда. Не нравится мне это».

«Да ладно! – ответил он. – Давай сюда нашу скрутку. – Взял и снова засунул в щель. А потом побледнел так, как никто на моей памяти не бледнел. – Ох, Уорби, – говорит, – она там застряла, а может, ее схватил кто».

«Вытаскивай, или давай бросим, – говорю я. – Живее, и пошли отсюда».

Он дернул изо всех сил и вытащил. Вытащить-то вытащил, да только не весь лист – у него краешка не хватало, как будто его оторвали. Эванс взглянул, а потом ахнул, точно лягушкой квакнул, лист выронил, и мы с ним оба рванули оттуда со всех ног. Выбрались наружу, и тут Эванс меня и спрашивает:

«А ты видел край листа?»

«Нет, – говорю, – ну разве только, что он оторван».

«Верно, оторван, – подтвердил Эванс. – А еще он мокрый и почернел!»

Ну, напугались мы здорово и к тому же знали: через день-другой ноты эти понадобятся, и нам здорово влетит от органиста; так что мы никому ничего не сказали, а лист, видимо, рабочие потом просто вымели вместе с остальным мусором. Вот только Эванса вы хоть сегодня спросите – он все равно будет стоять на том, что бумага на конце намокла и почернела.

После этого мальчишки на хоры больше не совались, и потому Уорби так и не узнал, чем закончилась история с заделыванием щели в надгробии. Выяснил лишь из обрывков разговоров между работниками, когда те проходили мимо, что все там оказалось непросто и что «старшой» – имелся в виду мистер Палмер – сам взялся за дело. Немного позже Уорби увидел, как мистер Палмер стучит в дверь к настоятелю и привратник впускает его внутрь. Через день-другой из замечания, оброненного отцом за завтраком, он выяснил, что назавтра после утренней службы в соборе должно произойти что-то необычное.

«Как по мне, лучше бы прямо сегодня, – добавил отец. – Не вижу я смысла так рисковать».

«Отец, – обратился я к нему. – А что вы собираетесь завтра делать в соборе?»

Он ко мне повернулся – я в жизни его таким злющим не видал, потому как человек он был мягкосердечный, добрейший, уж таким он был, бедный мой папаша.

«Вот что, сын, – сказал он, – нечего подслушивать разговоры тех, кто старше и умнее тебя: это невоспитанно, да и неприлично. Что я собираюсь или не собираюсь завтра делать в соборе, тебя никак не касается, а если я замечу завтра, что ты ошиваешься там после занятий, отправлю домой с оплеухой. Запомни хорошенько».

Я, разумеется, извинился и все такое, а потом, само собой, пошел к Эвансу и изложил ему свой план. Мы знали, что в углу трансепта есть лестница, по которой можно забраться в трифорий, причем в те времена дверь на эту лестницу почти всегда стояла открытой, а даже если бы ее и заперли, мы прекрасно знали, что ключ лежит рядом под ковриком. Вот мы и решили, что поутру припрячем свои ноты и, когда остальные мальчишки разойдутся, проскользнем на эту лестницу и затаимся в трифории – поглядим, что затеяли в соборе.

В ту ночь я уснул крепким мальчишеским сном, но потом меня внезапно разбудил мой песик – запрыгнул ко мне на кровать, и тут я подумал: нынче все будет хуже некуда, так как, судя по всему, перепуган он был сильнее обычного. Прошло минут пять, и раздались завывания. Даже приблизительно не могу вам передать, что это были за звуки, причем совсем близко, – раньше так близко я их никогда не слышал, и вот что забавно, мистер Лейк, вы сами знаете, какое эхо на соборной площади, особенно если стоишь с этой стороны. Так вот, от завываний ни разу никакого эха не было. Правда, как я уже сказал, той ночью звучали они до ужаса близко, и на их пике я насмерть перепугался, поскольку услышал в коридоре какой-то шорох. Теперь, решил я, мне уж точно конец, но песик, как я заметил, даже слегка приободрился, а затем за дверью раздался шепот, и я едва не рассмеялся, оттого что понял: это всего лишь отец с матерью, которых шум поднял с постели.

«Да что это такое?» – спросила мама.

«Тсс! Сам не знаю, – отвечал отец взволнованно. – Сына не разбуди. Надеюсь, он ничего не слышал».

Поняв, что родители рядом, я осмелел, вылез из постели, подошел к окошку – оно как раз выходило на соборную площадь, – а песик зарылся в одеяло в самом изножье кровати, я же выглянул наружу. В первый момент я ничего не увидел. А потом, в тени под контрфорсом, различил нечто – и всегда буду повторять одно: это были две красные точки, тускло-красные, не от лампы и не от костра, еле видимые на фоне черной тени. Едва я их заметил, стало ясно, что не мы одни проснулись – в окне дома слева зажегся и начал перемещаться свет. Я повернул голову, желая удостовериться в этом, а когда снова перевел взгляд в тень, красные