Да родится искра - narsyy

власти — даже воеводой стал только после того, как Хаверон предложил ему это место трижды. Ратное дело — все, к чему он тяготел с детства. Всеми силами, иногда действуя наперекор воле князя, Астли пытался оборонить город от наползающей с юга тьмы. Он был своевольным и упертым, как горный баран, но честолюбия в нем не было и малой толики.

Астли больше нет, как Тильна и многих других. Они не вернутся к женам и матерям, не обнимут детей и не вознесут хвалу солнцу, радуясь новому дню. Их гибель черным пятном останется на его совести.

Но что он мог сделать? Откуда узнал бы, что Крассур за спинами княжьего рода завладел такими силами, что сам решил позариться на владычество? Лишь жалкий трус отказался бы от борьбы и отдал Астли на растерзание Раткара. После убийства Харси и Данни он бы такое себе не простил.

Голова его пухла, он тупо пялился на дрожащее переливами пламя, что бросало на бревна страшные, танцующие тени.

Вдруг сверху послышались приглушенные голоса, звякнули крючья, и люк его подземного узилища со скрипом поднялся.

— Жив еще?! — кликнул знакомый голос.

Внутрь втиснулась деревянная лесенка, и к нему стал с кряхтеньем спускаться Кайни. Ступени жалобно затрещали под его весом. Слуга подал лампу, и Феор заслонился от яркого света.

Кайни и прежде не забывал его: присылал то лекаря, то гостинцы, но сам явился впервые. Крассура он призвал оставить вражду и упросил пощадить Феора, ведь тот еще мог оказаться полезным.

— Ну, как ты тут?

— Да вот, препираюсь с мышью, кому из нас двоих здесь впору называться гостем.

— Дай сроку. Уговорил я его, тебя выпустят, но не сразу. Да убери ты эту хренову масленку, — накинулся Кайни на слугу. Тот вздрогнул и спрятал лампу за спину, после чего Феор смог, наконец, отвести локоть и взглянуть на друга.

Даже в полутьме было заметно, что прежде пышущее здоровьем лицо Кайни утратило привычный румянец и осунулось, а под глазами залегли тени. Губы соляного короля были сжаты, на лбу прибавилось морщин. Феор чуть ли не впервые видел его таким угрюмым и серьезным.

— На-ка вот, — Кайни протянул флягу с хмельным медом, Феор отпил.

— Пока я готовил людей, чтоб нашу вертихвостку выкрасть, она сама едва не сбежала.

— Как? — поперхнувшись и выпучив глаза, охнул Феор.

— Тильнов сын. Как-то выманил ее, подговорил воротных. Выскочили из города, но далеко не ушли — поймали.

— Вьюренн? Один?! Что с ним?!

Гибели еще и ребенка Феор бы не пережил.

— Живой. Поколотили только.

— А Аммия?

Кайни хмыкнул и помрачнел, стал прохаживаться туда-сюда по клети, а доски под ним прогибались и скрипели.

— Ей Крассур ничего не сделает. Это его главное сокровище.

— Куда же они хотели бежать?

— Не знаю, — пожал плечами толстяк.

— Ты пригляди за мальчишкой. Пристрой его куда-нибудь. Лучше подальше. Не то погубит себя.

Кайни кивнул.

— Сама княжна в порядке?

— Здорова, но сильно переживает.

Феор вздохнул.

— Не мудрено. Для нее такой позор обручиться с этим… А что Талик и Мадавк? Неужели наместники просто смирились и теперь будут отбивать поклоны низовцу, что держит нож у горла законного правителя?

— Я послал гонцов, но боюсь, что Крассур и этим озаботился раньше нас. От них пока тишина.

— Эх, если бы Вьюренну удалось! Крассур тут же потерял бы свой главный козырь!

— Теперь ее стережет половина дружины. Просто так не подобраться.

— Что он сам вытворяет?

— Народ его долго поминал. Могли и на колья поднять, но тот вовремя потряс мошной с серебром, уплатил щедрую виру, и люди подуспокоились. Недели не прошло, как к нему перебрались почти все ратники: и наши, и гривастые.

— Хайли разве не созывает знамена?

Раткарова жена никогда не славилась отходчивостью. Зачастую именно она подстрекала мужа на открытое противоборство с братьями в погоне за властью.

— Мне донесли, что она прилюдно поклялась отомстить, но сейчас силенок у нее маловато, потому мечи никто не точит. Слишком много из дружины сбежало к Крассуру и перевезло сюда семьи. Теперь у него три сотни свартов.

— Уже объявил себя князем?

Толстяк фыркнул.

— Крассур… как бишь его родовая фамилия? Хвостокрут? Шерстепряд? Князь Дома Негаснущих Звезд! Звучит, будто коза воздух испортила. И пахнет так же. Нет еще, не объявил. Пока регентом выступает совет с ним во главе. Непременно объявит после свадьбы. А свадьбу он назначил после ритуала.

— Ритуала? — нахмурился Феор.

— Да, того самого. Ты же помнишь, что задумывал Раткар со своей мандой. Девка эта, Палетта, тоже поменяла хозяина по щелчку пальцев. Теперь Крассур ко всему прочему вознамерился стать еще и носителем частицы этого дермоносного Великого Света. Тогда, мол, ни у кого не останется вопросов к его роду. Пропоют пару гимнов, сожгут чучело, хлопнут в ладоши и все. Никто больше не осмелится поднять голос. — Кайни невесело хмыкнул. — Гансу он приказал язык отрезать за то, что тот посмел ему возразить. Теперь всей торговлей заведую я.

— Вот уж доверие! Видно, положиться ему совсем не на кого.

Кайни закивал.

— Совет пустует, а в городе… в городе поветрие. Шатар помер.

— Шатар… — тупо повторил Феор. — Сколько всего случаев?

— Много.

Прежде подобная новость повергла бы его в трепет, но теперь, когда княжий холм обступила полноводная река багряной крови, самая смертоносная пагуба не казалась такой уж страшной. Столько бед накинулось на Искру одновременно, что новая не сильно добавила бы страданий.

После домстолля Феор более не ощущал себя тем, кто может и должен заботиться о городе и огораживать его от бед. Теперь он никто, пустое место — несчастный, что едва способен помочь себе самому.

— Что же Крассур?

— Пытался бороться, но ничего не вышло. Хворь не удержать. Она свирепа и легко разлетается. Беженцы мрут как мухи. Ты ведь знаешь, как они там живут — как сраные сельди в бочке. Крассур запретил лекарям и дружине болтать про поветрие, чтоб не пошла паника, но люди-то у нас сметливые — сами все видят. Как не скрывай тайну, она обязательно выйдет наружу. Коней и собак уже выкупают втридорога, а в караван напроситься можно только по хорошему знакомству. Люди собирают вещи и уезжают. Если до морозов болезнь не схлынет, Искру станут покидать целыми толпами, а хворь