Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

скалу, которую разрушило только общее восстание народа, но все-таки в личном составе флота он добился значительного улучшения. В 1767 году он реорганизовал морскую артиллерию, образовав корпус из десяти тысяч артиллеристов, систематически обучавшихся практике своего дела раз в неделю на протяжении десяти лет – до следующей войны с Англией.

Не теряя из вида ни одной стороны своих планов, Шуазель в заботах о морской и сухопутной силе Франции обращал особое внимание на союз с Испанией и разумно ободрял усилия этой страны на пути развития под управлением Карла III, лучшего из ее королей в династии Бурбонов. Австрийский союз сохранялся, конечно, однако главные надежды Шуазель возлагал все же на Испанию. Благодаря своей мудрости и ясному пониманию обстановки, он сразу разглядел в Англии средоточие неприязни к Франции, и справедливость этих его соображений сполна оправдалась и прояснилась всем ходом Семилетней войны. Испания оставалась вернейшим и, при хорошем управлении, самым сильным союзником Франции. Взаимная географическая близость двух стран и относительное расположение портов делали их морское положение особенно прочным, и союз, к которому подталкивали здравая политика, семейные связи династии и совершенно обоснованный страх перед английской морской силой, укреплялся свежими и горькими обидами Испании на англичан: Гибралтар, Менорка и Флорида угодили во владение Англии, и ни один испанец не считал тогда возможным успокоиться, пока этот позор не будет смыт.

Легко поверить утверждениям французских историков, что Англия смотрела с беспокойством на рост французского флота и была бы рада остановить его заблаговременно; но вряд ли, думается, она желала войны для этой цели. В годы после Парижского мира страну возглавляла вереница недолговечных министерских кабинетов, увлеченных прежде всего вопросами внутренней политики и мимолетными партийными интересами. По этой причине иностранная политика Англии резко противоречила энергичному, властолюбивому и прямолинейному образу действий Питта. Внутренние смуты и неурядицы, обыкновенно присущие временам после больших войн, а сильнее всего споры с североамериканскими колониями, начавшиеся в 1765 году хорошо известным законом о гербовом сборе, заодно с прочими поводами связывали Англии руки. По крайней мере дважды в годы пребывания Шуазеля у власти выпадал случай, который решительное, находчивое и не слишком разборчивое в средствах морское министерство Англии без труда могло бы использовать как искру новой войны, тем паче что эти случаи связаны с морской силой, предметом основательных и ревнивых забот Англии. В 1764 году генуэзцы, утомленные своими безуспешными попытками управлять Корсикой, попросили Францию возобновить оккупацию тамошних портов, ссылаясь на опыт 1756 года. Корсиканцы, со своей стороны, тоже обратились к Франции – с ходатайством о признании независимости (ценой дани, равной той, какую они платили Генуе, которая, чувствуя, что ей не под силу подчинить Корсику, фактически решилась наконец отказаться от острова). Формально король Франции получал право верховной власти над всеми городами и гаванями Корсики, как бы в обеспечение долгов Генуэзской республики. Эта уступка, скрытая под маской залога, чтобы замаскировать усиление Франции в глазах Австрии и Англии, напоминает сходную тонко замаскированную передачу Англии острова Кипр девять лет назад – данному событию, кстати, суждено стать таким же многозначительным, каким оказалась передача Корсики Франции. Англия выразила недовольство, однако, пусть Берк [165] и заявил: «Корсика как провинция Франции меня страшит», всего один член палаты общин, адмирал сэр Чарльз Сондерс, отважился заметить, что «было бы лучше вступить в войну с Францией, чем согласиться отдать ей во владение Корсику»[166]. Если принять во внимание ясно осознававшиеся интересы Англии в Средиземном море, сделается очевидным, что переход острова, столь выгодно расположенного по отношению к Италии и пригодного для стеснения деятельности морской станции на Менорке, в руки возможного противника Англия попросту не допустила бы, будь она готовой к войне.

Далее, в 1770 году возник спор между Англией и Испанией из-за владений на Фолклендских островах. Не вдаваясь здесь в сущность притязаний той и другой державы на эту группу скудных по припасам островов, лишенных военных и природных выгод, заметим только, что Англия и Испания имели там поселения, над которыми развевались их национальные флаги, а английской станцией командовал капитан флота. Перед этим поселением, именем Порт-Эгмонт, внезапно появилась в июне 1770 года испанская экспедиция, снаряженная в Буэнос-Айресе, из пяти фрегатов с шестнадцатью сотнями солдат. Такой силе горстка англичан не могла оказать серьезного сопротивления, так что, обменявшись с противником несколькими выстрелами ради поддержания чести флага, порт капитулировал.

Вести об этом достигли Англии в следующем октябре, и реакция на них показывает, насколько оскорбление серьезнее материального вреда и насколько острее оно воспринимается. Передача Корсики едва-едва возбудила волнения за стенами государственных учреждений, зато нападение на Порт-Эгмонт переполошило народ и парламент. Английскому посланнику в Мадриде велели потребовать немедленного восстановления прежнего порядка на островах и объявления незаконным образа действий офицера, по приказанию которого состоялось нападение. В ожидании ответа делались распоряжения о снаряжении кораблей в поход; отряды для вербовки матросов сновали по улицам, и за короткий срок сильный флот собрался в Спитхеде, готовый отомстить за нанесенное оскорбление. Испания, полагаясь на семейный договор Бурбонов и на поддержку Франции, твердо настаивала на своей правоте, однако старый король Людовик XV был против войны, так что Шуазель, между врагами которого при дворе была последняя фаворитка короля, получил отставку. С его падением исчезли надежды Испании, которая тотчас согласилась на требования Англии, но сохранила за собой право верховного владычества на островах. Такой исход лишний раз убеждает в том, что Англия, еще обладавшая значительной морской силой, способной сдерживать Испанию, не горела желанием войны только ради того, чтобы уничтожать соперничавшие с нею флоты.

При обсуждении вопроса морской силы не будет лишним кратко обозреть крупное событие, которое случилось в то время и как будто не имело никакого отношения к морским интересам. Первый раздел Польши между Пруссией, Россией и Австрией, состоявшийся в 1772 году, остался без внимания ввиду увлечения Шуазеля морской политикой и союзом с Испанией. Но дружба с Польшей и Турцией и поддержка последних как противовеса Австрийскому дому была частью традиций, завещанных Франции Генрихом IV и Ришелье; уничтожение Польши поэтому стало прямым вызовом интересам гордой Франции. Как поступил бы Шуазель, сохрани он министерский портфель, можно лишь догадываться; будь результат Семилетней войны иным, Франция, пожалуй, могла бы вмешаться в происходящее, преследуя свои цели.

Десятого мая 1774 года умер Людовик XV; это случилось, как раз когда волнения в северо-американских колониях быстро приближались к своему пику. При юном наследнике Людовике XVI политика мира на континенте, дружеского союза с Испанией и количественного и качественного