Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

взяться то оспаривать. Следовательно, флоты наши выходили встречать неприятеля только затем, чтобы отступать постыдно в его присутствии, принимать бой, вместо того чтобы предлагать его, и начинать сражение только затем, чтобы потерпеть поражение, разрушать моральную силу с тем, чтобы спасти силу материальную. Таков был дух, который, как справедливо сказал Шарль Дюпен, руководил французским министерством той эпохи. Результаты всем известны»[169].

За смелыми речами Людовика XVI почти незамедлительно зазвучали другие – иного, уступчивого тона, но тоже обращенные к адмиралу д'Орвилье накануне его отплытия. Адмиралу сообщали, что король, узнав о силе английского флота, полагается на его благоразумие, раз уж под его командой состоят все морские силы, какими Франция сейчас располагает. В целом оба враждебные флота были почти равны по силе, и не имелось возможности решить, какой сильнее, без подробных сведений о вооружении каждого отдельного корабля. Д'Орвилье в итоге очутился, подобно многим ответственным лицам до него, в положении между двумя противоречивыми требованиями; в случае неудачного исполнения того или другого он мог не сомневаться в суровом осуждении, а правительство в любом случае получало козла отпущения.

Обсуждение относительной силы двух флотов, материальной и моральной, поневоле увлекло нас за пределы эпохи до начала Американской войны за независимость. Для описания оной уместно дополнить грубую оценку всей морской силы Англии хотя бы, за недостатком более точных сведений, по докладу первого лорда Адмиралтейства в палате лордов в ноябре 1777 года, за несколько месяцев перед тем, как вспыхнула очередная война с Францией. Возражая на жалобы оппозиции о слабости флота Канала, он сказал: «Мы имеем теперь сорок два линейных корабля в кампании в Великобритании (не считая находящихся за границей), тридцать пять из которых вполне укомплектованы командой и готовы выйти в море во всякий момент, когда это потребуется… Не думаю, чтобы Франция и Испания питали какую-либо вражду к нам, но сказанное мною ранее дает мне право утверждать, что наш флот – более чем равный соперник флоту всего дома Бурбонов»[170].

Тут следует заметить, что адмирал Кеппел оценивал ситуацию не столь радужно, когда, будучи назначен в следующем марте начальником флота, окинул последний (употребляя его собственное выражение) «глазом моряка»[171]; в июне он вышел в море всего с двадцатью кораблями.

В исследовании такого характера, как наше, совершенно неуместно вдаваться в рассмотрение политических вопросов, которые привели к отложению Соединенных Штатов Америки от Британской монархии. Уже отмечалось, что это отложение состоялось ввиду ряда ошибок английского кабинета министров – ошибок вполне естественных, если принять во внимание господствовавшие в то время взгляды на отношения колоний к метрополии. Потребовался бы человек выдающегося гения, чтобы признать не только существенную справедливость притязаний американцев, каковую признавали многие, но также военную силу их положения, обозначенную выше. Эта сила заключалась в отдаленности колоний от метрополии, в их взаимной близости, независимо от обладания морем, в характере колонистов, преимущественно английского и голландского происхождения, и в вероятной враждебности к Англии, Франции и Испании. К несчастью, в Англии люди, наиболее способные считаться с таким положением, были в меньшинстве и находились не у дел.

Выше говорилось, что, будь эти тринадцать колоний островами, морская сила Великобритании так изолировала бы их друг от друга, что последовательное падение сделалось бы неизбежным. Сюда можно прибавить, что узость полосы, занятой цивилизованным человеком в Америке, пересеченной глубоко вдающимися бухтами и судоходными реками, практически, если рассуждать о взаимной поддержке, превращала в острова большие области восставшей страны, однако они были недостаточно велики для самостоятельного существования (но в то же время слишком велики для того, чтобы падение какой-либо из них не стало роковым ударом для общего дела). Для подтверждения сошлемся на наиболее знакомое событие – на операции на реке Гудзон, где бухту Нью-Йорк с самого начала заняли британцы, захватившие также сам город в сентябре 1776 года, через два месяца после принятия Декларации независимости. Затруднений в передвижениях вверх и вниз по реке было, без сомнения, значительно больше для парусных судов, чем ныне для паровых; тем не менее вряд ли возможно сомневаться в том, что, управляй тогда морской силой Англии деятельные и способные люди, британцы могли бы овладеть рекой и озером Шамплейн при посредстве военных кораблей, расставленных через известные промежутки, и при достаточном числе сопровождающих галер, дабы поддерживать перемещения армии между верховьями Гудзона и озером, препятствуя одновременно всякому сообщению по воде между Новой Англией и штатами к западу от реки. Эта операция сильно напоминала бы ту, в ходе которой в Междоусобную войну флоты и армии постепенно разделили на две части Конфедерацию, овладев сообщением по Миссисипи, а политические ее результаты были бы даже важнее военных, так как в ту пору дух независимости проявлялся заметнее и резче именно в области, которая оказалась бы отрезанной, то есть в Новой Англии, а не в Нью-Йорке и Нью-Джерси или даже где бы то ни было еще, за исключением Южной Каролины [172].

В 1777 году британцы попытались добиться этого, отправив генерала Бургойна из Канады прокладывать путь через озеро Шамплейн к Гудзону. Одновременно сэр Генри Клинтон [173] выдвинулся к северу от Нью-Йорка с тремя тысячами человек и достиг мыса Вест-Пойнт, где посадил часть своих сил на суда и послал вверх по реке до пункта, отстоявшего на сорок миль от Олбани. Здесь командир отряда узнал о сдаче Бургойна в Саратоге и решил возвращаться, но его достижения во главе отряда, выделенного из трехтысячного войска, показывают, какими могли бы быть результаты при лучшей системе управления. А пока разворачивались события на Гудзоне, главнокомандующий английскими войсками в Америке довольно любопытно воспользовался морской силой своей страны, переправив основную часть армии, четырнадцать тысяч человек, из Нью-Йорка в глубину Чесапикской бухты для обхода Филадельфии с тыла. Это неожиданное решение принесло успех в отношении упомянутого города, однако оно было подсказано политическими соображениями, ведь в Филадельфии заседал Конгресс, и противоречило стратегическим требованиям. Поэтому Филадельфию вскоре опять потеряли; что важнее, эта операция обошлась очень дорого, так как из-за этой диверсии различные корпуса британских сил остались без взаимной поддержки, почему господство на коммуникационной линии по реке Гудзон было утрачено. Пока Бургойн с семитысячным регулярным войском, не считая вспомогательных отрядов, двигался для занятия истоков реки, четырнадцать тысяч человек отправились от ее устья к Чесапику. Восемь тысяч солдат, оставшихся в Нью-Йорке или поблизости, вынужденно держались в городе из-за присутствия американской армии в Нью-Джерси. Это бедственное решение было принято в августе, а в октябре Бургойн, отрезанный от своих