Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Все выскочили и стали палить, как сумасшедшие, во все стороны. Хорошо, что друг друга не поубивали. Вот было бы весело.

Никто не пошел спать, страх придавил всех. Утром, засыпая на ходу, бродили, как очумелые.

Теперь часовые палят на любой шорох, пока магазин не опустеет. Если так будет продолжаться, мы поубиваем друг друга.

Муж

И вдруг её что-то кольнуло, что-то знакомое было в этой карточке – её муж в их госпитале с ампутированной ногой.

На койке, отвернувшись к стене, лежал он. Она, преодолев волнение, встала рядом и позвала:

– Лёш.

Человек не пошевелился, подошла, дотронулась до плеча, повернулся. Небритое осунувшееся лицо. Сначала даже подумала, что это не он, но человек, приподнимаясь на кровати, произнёс фразу:

– Это ты.

Она вдруг подумала, что он не узнал её, и, дотронувшись до волос, сказала:

– Отрезала, мешали, ухаживать за ними стало невозможно. А что, очень плохо выгляжу? – спохватилась она, а потом добавила: – До свадьбы отрастут.

Он промолчал, продолжая смотреть на неё, словно хотел отыскать в ней давно-давно ушедшее.

Первым порывом было желание прижаться к нему. Хотя они официально и были расписаны, последние десять лет не виделись. Он пропадал на великих стройках, изредка напоминая о себе переводами. Как она живёт, как растёт Леонид, его не интересовало.

Первое время, как он уехал, она переживала, потом привыкла и только изредка вспоминала о нем. Ни писем, ни денег последние три года не было. И она уже сомневалась, жив ли он? И вот теперь он рядом, а она не знает, как себя вести. Ей стало страшно. Вдруг он выругает, оттолкнёт от себя, и от этой мысли о предстоящем стыде стало не по себе. Но он сказал, кивнув на табуретку:

– Садись.

Она села, сжалась и стала ждать. Он спросил:

– А Леонид где, дома?

– На войне.

– Ему же и годов нет.

– Сейчас на это не смотрят.

– Ну да, – согласился он.

Она не знала, что сказать, но вспомнила про работу и сказала:

– Мне пора на работу.

– А ты где?

– Здесь.

– Здесь?

– А где я должна быть?

– В школе.

– В школе каникулы. Лето.

Она медленно, словно о чём-то раздумывая, ушла.

Долго смотрел в потолок, потом отвернулся к стене, чтоб никто не видел, что он вот-вот готов заплакать. Что он заслужил? Ни наград, ни медалей, только лишился ноги. И он понял, что упустил главное и, живя сам по себе, потерял локтевую связь.

Первый раз она, собираясь в госпиталь и остановившись у зеркала, долго и внимательно смотрела на своё отражение. До этого она пробегала, мельком взглянув на себя. Что-то новое нахлынуло на неё, и она решила пойти к нему и узнать, куда он собирается ехать. С культей на фронт не пошлют, а каменщик с одной ногой кому нужен.

Она вошла и остановилась в дверях. Он повернул голову. Он был побрит и улыбался.

Ходить на костылях учился недолго, невелика наука. Целыми днями торчал на улице с выздоравливающими и с такими же, как он, и не радовался, что больше на фронт не пошлют, а переживал и думал, кому он нужен одноногий и куда теперь возвращаться. Не вечно же ему лежать здесь. Надо место освобождать для других. Это не дом отдыха. Война каждый день людей калечит.

Иногда она пробегала мимо. И он смотрел ей вслед и думал, что не так поступил с ней. Но это был не стыд, а желание извиниться и вернуться в прошлое, где они были вместе и, как им казалось, счастливы. Но боль напоминала, и он понимал, что без ноги, а значит, и без профессии, кому он нужен.

Неожиданно она возникла перед ним и спросила:

– Тебе куда документы выписать?

– На фронт, – пошутил он.

– Ты ж демобилизован, – не понимая его шутки, сказала она, поправляя, как ей показалось, выбившуюся прядь.

– Не знаю, – огрызнулся он.

Хотел сказать: «На тот свет», – но не сказал.

– Ладно, – согласилась она и убежала.

Долго думала, как они будут в одной комнате. Койка только одна. Она давно забыла его прикосновения, его запах, его привычки. К этому надо приспосабливаться, снова открывать чужой мир, где сочувствуя, где жалея, где требуя. И она решилась. Решилась не потому, что всё обдумала, а в каком-то порыве.

Договорилась с водителем, помогла ему сесть в кабину, помогла выбраться, когда подъехали к дому.

Он остановился на пороге и долго рассматривал комнату. За время его отсутствия ничего не изменилось, даже треснувшее стекло на форточке, которое он когда-то собирался поменять, но не поменял.

Прошел и сел за стол, прислонив костыли к столу.

– Я сейчас, – сказала она и исчезла за дверью.

Вернулась, поставила на стол довоенную водку, свежие огурцы и хлеб. Сбегала на кухню, принесла две стопки и соль.

Он налил себе и ей. Она только пригубила и, извиняясь, сказала:

– Нельзя, скоро раненых привезут. Оформлять надо.

С этим и ушла. Жизнь обрела новый смысл. Казалось, чего человеку надо, живи себе, жди сына, зачем тебе одноногий хомут. Но она по-девичьи радовалась вернувшемуся прошлому вместе с человеком, которого любила.

Он, оставшись один, наливал и, стукнув стаканом о бутылку, говорил:

– Будь здоров, Иван Евсеевич.

Выдохнув, залпом выпивал. Сколько он так выпил, не помнил. Сначала поддерживал отяжелевшую голову рукой, а потом положил голову на стол и заснул.

Проснулся от того, что кто-то тормошил его. Сначала он хотел подняться, забыв, что вместо второй ноги культя. А когда грохнулся на стул, стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Стоять.

Она. Это была она, сказала ласково:

– Паш, это я.

Он вдруг осознал все, потянулся за костылями, но они, едва прикоснулся к ним, скользнув по краю стола, упали на пол. Она быстро подняла и подала ему. Он вырвал и, прижимая к себе костыли, сказал:

– Я сам.

Она хотела прижаться к нему, успокоить, уложить в постель, а самой лечь на диване. Он, снизу вверх глядя на неё, сказал:

– Уйду я. Скоро уйду.

Первым её порывом было желание возразить, сказать:

– Ну куда ты уйдёшь на костылях? Куда?

Но решила не спорить, а сказала примиряюще:

– Ляг, поспи. Утро вечера мудренее.

Он согласно кивнул головой и попытался встать, но с первого раза не получилось. Разозлившись, стучал костылями по полу, злясь на своё бессилие. С третьего раза удалось, подошёл и упал на койку. Подняла и поставила рядом с кроватью упавшие костыли и сказала извиняясь:

– Раненых привезли, пора мне.

Он взорвался:

– А я что, не раненый?

Не желая