Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

– Мне надо принять.

Он махнул. Хотела ещё что-то сказать, а он спал. Тихо, стараясь не шуметь, ушла.

По дороге думала, что война что-то сломала в нём. В ёе прошлом он не был таким. Сможет ли она переломить его, сделать таким, каким он был, когда они жили вместе. Решила, что сможет, и вошла в госпиталь. Суета подхватила, понесла и забыла она про мужа. Бумаги, бумаги, раненые, раненые…

Паулюс

Радовался ли он новому назначению, наверное, радовался. Есть армия, и есть цель – Сталинград. Он думал, что, пока Сталинград не возьмёт, его подчинённые, золотопогонные вояки, осыпанные наградами, будут смотреть на него свысока и небрежно подавать руку, как человеку второго сорта, при этом ехидно думая: «Мы боевые генералы, а ты, хоть и наш командир, – штабист, бумажная душа, и куда тебе до нас».

А когда Сталинград падёт и все, от мала до велика, и они в том числе, бросятся поздравлять, заискивающе глядя ему в глаза, будут первыми тянуть руку, как бы давая понять, что он такой же, как они, а может, даже и выше. И тогда в занятом городе они примут его в свои ряды, как бы говоря:

– Да, он наш до мозга костей.

Но до цели надо добраться, и не просто добраться, а преодолеть сопротивление русских. Их дивизии не бегут, а ожесточённо обороняясь, отступают, не давая себя окружить. Где, где пленные? Их нет или почти нет.

Цель простая – разбить дивизии русских между Волгой и Доном и спокойно войти в Сталинград. Хорошо, что Волгу не надо преодолевать. Хорошо, что хоть такой приказ не придумал кто-нибудь из высоких штабных умников. Им в Берлине всё кажется, легко и преодолимо. Конечно, сидя над картой, рисуя синие стрелы, обозначающие направление ударов, всё проще простого.

Но оборону русских приходится прогрызать. А это потери. И чем их восполнить? Ранеными, которые возвращаются после госпиталей, роты и батальоны не наполнишь. Вот и приходится посылать в бой всё меньше и меньше людей. Сколько ещё придётся потерять солдат в междуречье? А ещё и на город нужны силы.

Половину июля и почти весь август нескончаемые бои. Одно порадовало, что танкисты прорвались к Волге. А сколько танков при этом потеряно! Стоил ли сиюминутный успех таких потерь?

А в Берлине эйфория: ещё бы, вермахт на берегу Волги. Всё, русским конец. Но здесь, здесь на месте выглядит не всё так радужно, как в столице. Растянутый левый фланг, в который могут ударить русские. И они обязательно ударят. Ну не дураки же они совсем. Левый фланг беспокоил, не давал покоя ни днём ни ночью. Особенно ночью.

Знают ли в верхнем штабе, что половина состава дивизий или в госпиталях, или навечно упокоилась в этой земле. А свежее пополнение уже не обладает духом успеха начала войны, их боевой опыт пока нулевой. Солдатами им ещё предстоит стать, если останутся живы. Молодые солдаты гибнут чаще. А «старички» дивизии не лезут под пули сломя голову. Они давно поняли, что сделаны не из железа.

Самые лихие, самые отчаянные бойцы, где они? Где? Не их ли кровью полит славный боевой путь дивизий?

Август кончился, успеть бы до зимы. Она не за горами. Нет, о зиме думать не хотелось. Потери, потери. Бог с ними, с потерями, самое неприятное, что русские не разбиты, не раздавлены, а продолжают организованно отступать. Это в Берлине думают, что русские разбиты, раздавлены, а здесь они огрызаются. И не только огрызаются, они остервенело воюют, цепляясь за каждый клочок земли.

Может, сентябрь принесёт удачу. Нужно торопить командиров дивизий. Пусть скорее раздавят этих русских. Пусть первыми напьются воды из Волги. Пусть даже лично вручат Гитлеру бутылку с мутной волжской водой.

Ведь с него требуют взять город. Каждый день звонят и спрашивают:

– Когда возьмёте Сталинград? Когда Сталинград будет наш?

Из Берлина всё кажется легко, а здесь тысячи мелочей. Вроде и сил достаточно, и умения не занимать, а не получается. Как говорится, видит око, да зуб неймёт.

Что им, берлинцам, ответить? Стоял бы город в чистом поле, давно бы окружил и взял вместе с потрохами. А тут, с какой стороны ни подступись, везде Волга.

Надо как-то по-другому. Но как, никто не знал. Вот и воевали по старинке, как всегда. Шли напролом, а по-другому не получалось. И танки, и люди гибли нещадно. Если так будет продолжаться, то скоро некем будет командовать. Некого посылать в атаку. И опять просить:

– Пришлите пополнение. Пришлите, пришлите, пришлите…

И Паулюсу и всем казалось: ещё парочка дивизий – и город падёт.

А в Берлине не хотели и не хотят понимать происходящего. Им результат подавай. А, поди, добудь этот самый результат. Сколько наступление на Сталинград стоило крови и сколько еще придётся пролить, одному богу известно.

От станицы Голубинской до Сталинграда километров пятьсот. Они пройдены, нет, они пролиты кровью. До Волги осталось километров пять – и всё. Но между армией и Волгой – город, вытянувшийся вдоль реки. И всем казалось, что совсем немного усилий – и победа близка. Надо только пройти по улицам, спуститься к реке и на берегу праздновать победу.

Он не помнил тот момент, когда, подписывая приказ о наступлении, уже не думал о солдатах. Они превратились для него в номера дивизий, в номера батальонов. И в этих номерах исчезли люди, словно они не из крови и плоти, а превратились в бездушные воюющие номера. И на карте эти номера упёрлись в город и пробуксовывают, хотя те номера уже давно, по его расчётам, должны стоять на берегу.

Там, в Берлине, не представляли происходящего, они мыслили категориями сорок первого года. Издавали приказы, втыкали цветные булавки, отмечая постепенно изменения положения на фронте, и передвигали дивизии на бумаге.

Но теперь требовалась уже не карта области, не карта города и даже не карты улиц, а планы отдельных домов и квартир. И отчитываться надо было по-другому: сегодня после тяжёлого наступления захвачена квартира номер семь на втором этаже в доме шестнадцать.

Всё, что было на бумаге, ничего не стоило. В высоких штабах одно, на Сталинградских улицах всё по-другому.

Паулюс доложил и про курган, и про вокзал. И его тоже теребят каждый день:

– Курган держите?

Что ответить в Берлин? Только одно:

– Держим, держим.

А Берлин не унимается:

– А вокзал?

– Наш, наш вокзал.

А сколько солдат полегло за вокзал и Мамаев курган,