Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

С протестом против такого предложения мира выступили харьковские большевики. Их лидер Артем (Ф. А. Сергеев) на пленуме Харьковского Совета 6 апреля 1918 года назвал военные действия УЦР вторжением в пределы Донецко-Криворожской республики, провозглашенной в феврале 1918 года на территории Екатеринославской, Харьковской губерний и части области Войска Донского. Оратор заявил, что не считает республику частью Украины, а окончание «братоубийственной войны» между СНК и УЦР возможно только после признания обеими сторонами ее особого статуса[1838]. На следующий день в газете «Донецкий пролетарий» было опубликовано воззвание правительства республики, содержавшее протест против предложения мира правительству Советской России: «Как будто оно воюет с Великороссией, а не с рабочими и крестьянами нашей Республики». В воззвании говорилось, что население края будет продолжать борьбу с «киевским правительством»[1839].

Переговоры между делегациями Украины и Советской России открылись 23 мая 1918 года. Одним из спорных вопросов была интерпретация прошедшей войны. Представитель российского правительства Х. Г. Раковский утверждал, что в Украине происходила гражданская война и немцы сражались с «повстанцами украинской территории», а не с советскими войсками[1840]. Украинский представитель П. Я. Стебницкий возражал ему: всем хорошо известно, «чьими представителями являлись те полководцы, которые пришли сюда разрушать Киев, и к чьему правительству они после своей победы обращались с победными реляциями и похвалами»[1841]. Стебницкий намекал на М. А. Муравьева, открыто заявлявшего, что он действует от имени СНК.

Как видим, полемика в современной украинской историографии по поводу названия и сущности событий конца 1917 — начала 1918 года восходит к политическим дискуссиям той эпохи. Для советской стороны конфликт в Украине являлся составляющей той «открытой гражданской войны», которую Каледин, Корнилов, Дутов и другие якобы объявили советской власти. При этом в отношении социалистической по своему составу Рады использовался ярлык буржуазного правительства. Это придавало конфликту классовое звучание. В текстах же УЦР словосочетание братоубийственная война употреблялось для описания войны между братскими народами, для подчеркивания межнационального аспекта конфликта между украинцами и русскими, что акцентировало внимание адресатов пропагандистских посланий на внешнем характере агрессии и на межэтническом характере войны.

Подобные интерпретации конфликта преследовали вполне определенные политические цели. СНК представлял конфликт с УЦР как часть широкой гражданской войны, охватившей бывшую Российскую империю, чтобы обосновать наступление советских войск как законную борьбу за установление советской власти и подавление «контрреволюционных» элементов, классовых врагов. Для большевиков и их союзников было важно подчеркнуть классовую природу конфликта, чтобы избежать обвинений в национальной агрессии. Они стремились убедить украинских рабочих и крестьян, что УЦР представляет интересы буржуазии и помещиков, тогда как СНК — защитник всех трудящихся, вне зависимости от их национальности. Это помогало в некоторых ситуациях мобилизовать поддержку среди левых и рабочих движений, как в Украине, так и в других регионах.

В свою очередь, акцент на межнациональной борьбе позволял УЦР укрепить позицию как защитника украинской независимости и самоопределения, получить поддержку более широких слоев населения, а не только сторонников социализма. Определение конфликта как борьбы за независимость против иностранного вмешательства также позволяло УЦР искать международную поддержку, прежде всего у Центральных держав. Это были союзники, которые могли предоставить реальную силу для борьбы с большевиками.

3. Множественность гражданских войн: локальные конфликты и распад государства

О сложности самого феномена гражданской войны как крупного внутреннего многослойного и многомерного военного конфликта неоднократно писали его исследователи[1842]. Британский историк Дж. Смил в своем исследовании предложил говорить о гражданских войнах как переплетении разнообразных конфликтов распадающейся империи, вовлекающих не только русское население, но и жителей национальных окраин и соседних государств[1843]. Авторы 12-го тома академической «Истории России» тоже склонны выделять внутри Гражданской войны в России разные виды противоборств: борьбу большевиков с антибольшевистскими режимами, войны различных территориальных образований, столкновения центробежных и центростремительных сил, национальные войны, интервенцию, крестьянские восстания и другие[1844].

Современники далеко не сразу заговорили об этом комплексе событий, не всегда связанных между собой, как о единой гражданской войне. В конце 1917 — начале 1918 года гражданскими войнами пресса называла городские бои или локальные конфликты, привязанные к определенным областным центрам: Петроград[1845], Москва[1846], Киев[1847], Ташкент[1848], Саратов, Царицын, Екатеринодар, Воронеж[1849], Ростов-на-Дону[1850], Грозный[1851], Белгород[1852], Одесса[1853], Иркутск[1854], Астрахань[1855] и другие. Эти городские и региональные «войны» имели свое начало и свой конец. Наблюдая множественные гражданские войны, некоторые газеты в декабре предрекали грядущую войну «всех против всех»[1856] и открытие десятков внутренних фронтов[1857]. Так, «Воля народа», перечисляя «новые фронты», предупреждала: «Впереди, по-видимому, предстоит еще не мало новых внутренних войн и „русско-русских“ фронтов»[1858]. Само ироничное выражение русско-русский фронт, построенное по аналогии с франко-германским или русско-турецким фронтом, имело широкое хождение[1859].

Утверждению представления о множественности гражданских войн способствовал распад единого территориального пространства. 17 ноября 1917 года в газетах было опубликовано воззвание «К гражданам армии и тыла», подписанное некоторыми бывшими министрами Временного правительства: С. Н. Прокоповичем, П. Н. Малянтовичем, А. М. Никитиным, К. А. Гвоздевым, А. В. Ливеровским, С. Л. Масловым и др. Среди прочего авторы воззвания отметили: «Отсутствие объединяющей верховной власти повело к расчленению России на ряд вооружающихся самостоятельных областей»[1860].

Действительно, процесс ускоряющегося дистанцирования регионов России от центра активизировался после отстранения от власти Временного правительства. В некоторых центрах появились краевые правительства, объявившие, что они стремятся сохранить порядок и защитить свои области от идущей из центра гражданской войны и анархии. Помимо Донского правительства и УЦР, о которых говорилось выше, такие заявления сделали Крымско-татарское руководство[1861], Оренбургское правительство[1862], Закавказский комиссариат[1863], Центральный башкирский совет[1864], Терско-дагестанское правительство[1865], Временный сибирский областной совет[1866]. Для предупреждения гражданской войны и кровопролития формировались региональные власти и в других губерниях России[1867]. В своих обращениях они часто указывали, что большевики несли с собой на окраины погромы, междоусобицу и насилие[1868]. Краевые правительства считали себя оплотом порядка, противопоставляли себя другим регионам и утверждали, что центр втягивал периферию в гражданскую войну[1869].

В дневниках того времени можно найти свидетельства того, что провозглашение автономий переживалось частью современников как распад страны[1870]. Столичный преподаватель С. П. Каблуков ожидал скорой гибели страны из-за «повсеместной гражданской войны», «пьяных погромов» бегущей армии и голода, вызванного отделением Малороссии, Кавказа, Финляндии, Латвии[1871]. Приказчик из Полтавской губернии М. Т. Бобошко в ряду наиболее болезненных личных переживаний «братоубийственной гражданской войны»