Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Часто современники связывали распад страны не только с дистанцированием регионов от центра, но и с конфликтами между регионами, в том числе с конфликтами экономическими. Петроградский чиновник Ю. С. Дюшен предсказывал, что в скором будущем Россия разделится на Север и Юг и в результате этого северная часть страны останется без продовольствия. В подобной ситуации «выльется вся безграничная злоба, которая во всех накопилась, без различия сословий и партий»[1873]. Именно так понимал многочисленные публикации на тему конфликта с Калединым и Радой член кадетского ЦК А. И. Шингарев, читавший газеты в Петропавловской крепости: «Газеты полны описания новой начинающейся гражданской войны — Севера с Югом»[1874]. Здесь примечательно указание автора дневника на «новую», еще одну гражданскую войну. В начале 1918 года, подводя итоги революционного года, известный писатель М. А. Алданов так отзывался о гражданской войне, охватывающей страну:

Странная это, однако, «гражданская война», и не сразу поймешь, по какому логическому принципу делятся в ней стороны: большевики сражаются с украинцами, поляки с ударниками, матросы с финнами, чехословаки с красногвардейцами. По-видимому, люди воюют с кем попало — по соображениям географического удобства[1875].

Такая фрагментированность и локальность противостояний превращала гражданскую войну в серию конфликтов, где важную роль играли не столько глобальные цели, сколько местные интересы и сама возможность непосредственного столкновения в ходе борьбы локальных сил.

Известия об обособлении окраин воспринимались не только со страхами, но и с надеждами, возлагавшимися прежде всего на Дон и Украину[1876]. Корреспондент «Киевской мысли» рассказывал о настроениях в Москве после провозглашения автономии УНР в ноябре 1917 года. Вначале, по его словам, известие усилило панику населения, не оправившегося еще от «большевистской смуты»: «В центре анархия и гражданская война, а окраины и области отлагаются — таково было первое впечатление». Когда же пришли известия — не вполне верные — о том, что окраины отсоединяться не собираются и, напротив, создают местную власть, чтобы бороться с «анархией», то настроения, по мнению корреспондента, сильно изменились и многие жители Москвы увидели в этом спасение от гражданской войны[1877].

Переломным в восприятии гражданской войны как полномасштабного вооруженного конфликта с развертыванием фронтов и передвижением крупных воинских единиц стала война СНК с Донским правительством. Уже в первых числах ноября эсеровское «Дело народа» ожидало в скором времени гражданской войны между Севером, где победили большевики, и Югом, который контролировал Каледин[1878]. «Киевская мысль» в конце ноября предсказывала, что близится «новая волна гражданской войны», которая будет вестись между отдельными частями России, и начало этому было уже положено на Дону[1879]. «Новая жизнь» уверяла читателей, что теперь советскому правительству угрожала не кучка «контрреволюционеров», а весь Юг России поднял «знамя восстания» против советской власти[1880].

Вторым ключевым событием в переосмыслении внутренних конфликтов как связанных между собой стала конфронтация СНК и Рады. В. С. Рожыцин, сотрудник газеты Харьковского Совета, одним из первых отметил в начале декабря, что «центр тяжести политической борьбы» перемещается с Севера на Юг. Открытая борьба в северной части России ослабела, в то же время против петроградских властей восстали южные территории. «Победитель в этой гражданской войне овладеет всей Россией», — полагал журналист[1881]. Центральные газеты откликнулись на ультиматум, предъявленный СНК Раде, и начало военных действий против Каледина, тоже назвав это началом войны Севера и Юга. Опасность такого конфликта виделась прежде всего в том, что северная часть страны останется без продовольствия и топлива[1882]. Рамка для интерпретации конфликта как восстания всего Юга была заложена заявлениями СНК о взаимосвязи действий А. М. Каледина и А. И. Дутова при поддержке УЦР.

Газета правых эсеров «Воля народа» писала, что первые внутренние «войны» начинались «без антуража объявления войны одного государства другому». В случае же конфликта с УЦР СНК вначале предъявил ультиматум, затем последовал ответ на него, а уже после объявление боевых действий[1883].

«Дело народа» также обратило внимание, что в отношении Украины речь шла уже не о «гражданской войне за власть в пределах одного государственно-национального целого». Была «объявлена настоящая война в обычном смысле этого слова, война между двумя национальностями, двумя государственными организмами — Великороссией и Украйной (так в оригинале. — Авт.)». Вместе с тем эсеровское издание назвало столкновение между социалистическими партиями, принадлежащими к разным национальностям, «братской бойней», преступлением перед Интернационалом и «изменой делу освобождения рабочего класса»[1884]. В этом заявлении заметна отсылка к значению гражданской войны как братоубийственного конфликта «внутри демократии».

Член Бунда В. А. Канторович отметил, что гражданская война стала осознанной тактикой СНК за неимением иных средств государственного управления. По его словам, Ленин еще до Октября обещал не повторять ошибку Парижской коммуны и первым пойти на Версаль. Однако «русский Версаль», считал Канторович, множился с каждым днем: Дон, Украина, Кавказ, Сибирь и т. д.[1885] Гражданская война стала свидетельством того, что СНК окончательно потерял контроль над ситуацией и провоцировал новые конфликты, чтобы взять в свои руки управление страной.

Интернационалист Н. Н. Суханов утверждал в «Новой жизни», что гражданская война, напротив, была начата «контрреволюционными силами»; это оказалось на руку большевикам, получившим моральное право обороняться. Он полагал, что, несмотря на преступность захвата власти большевиками, «путь гражданской войны, путь военного восстания против большевистского правительства» являлся «вдвойне преступным путем»[1886]. В то время как Канторович определял гражданскую войну как сознательную тактику большевиков, Суханов видел в ней вынужденный ответ Ленина и его сторонников на «контрреволюционные» действия.

«Известия» стремились донести до читателей то значение гражданской войны, которое вкладывали в это понятие советские власти. Во второй половине ноября газета писала, что «единственная гражданская война, которую можно оправдать, — это восстание угнетенных против поработителей и эксплуататоров». Поэтому военно-революционные комитеты, хотя и являлись, по выражению этого издания, «органами гражданской войны», заслуживали сочувствия и поддержки, в отличие от подобных структур, ставящих «себе задачу угнетения народа, подавления рабочих и крестьян»[1887].

К концу 1917 года в политическом воображении некоторых современников стал складываться образ гражданской войны в «общероссийском» масштабе[1888], отличающийся от локальных «гражданских войн» предшествующего периода, — «постоянная» или «беспрерывная» гражданская война[1889]. Учащающиеся описания боевых действий привели к появлению постоянных соответствующих рубрик в прессе. Газеты все чаще использовали выражение внутренние фронты не в переносном, а в прямом смысле, как места боевых столкновений между довольно крупными и организованными войсковыми соединениями внутри страны[1890]. К середине января 1918 года их было уже так много, что Д. В. Философов отметил в одной из статей для «Нашего века» (новое название закрытой большевиками «Речи»): «Каждый день приносит нам известия об усилении гражданской войны. Простому