Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

хорошо, море теплое, и вдруг Сарма, как из пушки. И началось светопреставление. Одну палатку плохо закрепили, сорвало, понесло, как газету. Столы, стулья, посуду, полотенца, что на верёвках сушились, матрацы, игрушки – всё разметало… Нам, детворе, страшно и весело. Отцы бросились машины ставить перед палатками, закрывать от ветра… Ночью ещё одна напасть – ливень обрушился. У нас была отличная палатка с тентом, отец основательный мужчина, закрепил намертво. Устояла от Сармы, ветер другим достал, тент под порывами прилип к палатке, а значит, что? Вода ручьями потекла на нас. Папа в тот день с мужиками крепко расслабился за ужином, снимая стресс, как же – дождь, Сарма, Малое море большим разбушевалось. В палатке были матрацы-надувастики, плавали. Мама не знает, что делать, мы с сестрой до нитки мокрые, снизу вода, сверху льёт, всё сырое. Запаниковала, дети воспаление лёгких подхватят. Дождь ледяной, по сей день тот холод чувствую. У нас с сестрёнкой зуб на зуб не попадёт, а папа никакущий. Мама на него кричит: разводи примус, нужен кипяток, если дети заболеют, не знаю, что с тобой сделаю. Папа имел неосторожность своего лекарства предложить: натри водкой. Мама по жизни спокойная, но если разозлить, как та Сарма бушует.

– Какой водкой? – кричит. – Выжрали до последней капли! Как ещё не подавились, не захлебнулись!

Весёлая была ночка. Но зря мама паниковала – никто из нас не заболел. Даже насморка не было…

Красочно Юра рассказывал. А ещё про Аршан, тоже уникальное место под Иркутском. Даст бог, съездим с женой на Юрин Байкал. В этом году не знаю, на будущий обязательно. В Иркутске первым делом к Юриным родителям. У них свой дом на улице с весёлым названием Весенняя. В ту ночь перед штурмом Коровьего Яра наше с Юрой ночное дежурство выпало на два часа. Спать, конечно, хочется, он с ворчанием вылез из «тигра»:

– Разбудили, а мне снилась Весенняя, снег чистил… Весь двор завалило, свежайший, белейший, и с таким удовольствием швыряю его большой лопатой, а мама баню топит, за дровами к поленнице вышла…

Утром мы поехали в деревню Коровий Яр на зачистку. Колонной из восьми «тигров» беззаботно идём по дороге полевой, лесополоса вдоль неё тянется, и впереди лесополоса, может, в километре от нас перпендикулярно дороге. Оттуда и полетели «джавелины». У «тигра» пулемёты «корд» и РПК, люк наводчика сверху, ракета ищет самую тёплую точку, ныряет в люк наводчика, как в лунку. Две машины, что впереди шли, одна за другой словили ракеты. Первая ушла в кювет, на ходу парни выпрыгивали, одного тяжело ранило, во второй двухсотый, третья остановилась для эвакуации раненого и двухсотого. Мы оказались во главе колонны. Наш наводчик увидел третью ракету, закричал:

– Летит!

Из «корда» застрочил ей навстречу, пулемёт тут же клинануло. Сколько ни чистили его, постоянно клинил, дефектный. Я начал молиться. Повторяю: «Отче, помилуй». В Сумской области священник к нам приезжал, учил: «В моменты опасности, когда нет возможности читать длинные молитвы, повторяйте: Господи, помилуй. Универсальная молитва». Батюшку звали отец Максим. Молебен отслужил, окропил святой водой. Скажу честно, в тот момент, когда батюшка кропил, жалко себя стало, как в последний бой отправляют. В ожидании «джавелина» у меня от страха перепуталось в голове, «Отче наш» и «Господи, помилуй» соединились в «Отче, помилуй». Твержу со скоростью пулемёта: «Отче, помилуй! Отче, помилуй!» Ракета залетела в люк машины, что остановилась на эвакуацию. Здесь повезло, парни к тому моменту спешились, машина пустая, один водитель был, он резво выскочил, машина загорелась.

В Александровске в церковь с Хантом зашли, это Ромка, он из Ханты-Мансийска. Вот артист, анекдоты из него рекой, и рассказывать умеет. Один и тот же три раза на дню повторит, всякий раз вывернет иначе, снова хохочешь, будто в первый раз… В Александровске мимо церкви идём, мне так захотелось, чувствую – надо. Ромка согласился без всяких. В церкви человек двадцать росгвардейцев, батюшка и нас окропил святой водой. Я записки написал за здравие жены, родителей, родных, за упокой бабушки, дедушки. Вышли из храма, Ромка спрашивает:

– Знаешь, бывает в жизни полная задница, я в церковь иду, молюсь, как умею, и помогает. Наверное, неправильно только с плохим в церковь идти. Ты как считаешь?

– Хотя бы так… – говорю. – Я и сам не лучше тебя.

– Вернёмся с войны, – Ромка размечтался, – пойду в церковь, накуплю самых дорогих свечей, поставлю на всех подсвечниках в благодарность Богу.

А у меня из головы не выходило услышанное в церкви. Начал Ромку пытать:

– Священник сказал: нет больше любви, чем жизнь отдать за друзей, как ты понимаешь?

– Чё тут гадать-понимать! Яснее ясного! Взять меня – не только о целостности своего бренного тела должен дрожать, кроме этого заботиться, чтобы тебя не продырявили.

– Жизнь отдать сказано. Отдать! Значит, сам погибай, товарища выручай.

Он мне:

– Егорян, ты мне мозги не парь. За твою спину прятаться не буду. И ты за мою, надеюсь.

– Это понятно…

С собой я всегда носил иконки Богородицы и Георгия Победоносца. Богородицу у сердца во внешнем кармане куртки, Георгия Победоносца, моего святого, в военнике – военном билете.

«Джавелины» были с напалмовыми зарядами. Машины загорелись. Из первой машины ребята выскакивали, катались, сбивая пламя. Парню из первой оторвало ногу. Его стали вытаскивать, он оторванную ногу за собой тащит. Сам маленький, метр шестьдесят с копеечкой, щупленький, что и помогло, быстро за шкирку вырвали через люк, боялись, БК рванёт. Тяжёлое ранение получил, но выжил, потом с парнями созванивался, до госпиталя успели довезти.

С обгоревшими ребятами в одном госпитале лежал, страшно переживали, ожоги обезобразят лица. Недавно разговаривал с одним по телефону – всё сошло, всё ровненько, ни одной морщины.

Их пеной залили – лица в пене, руки в пене. Жуть, со стороны смотреть, не узнать, кто есть кто. Разговаривать тяжело, написать не может. Через день пена подействовала, опухоли от ожога осадила. Начали парни разговаривать, повеселели, жизнь стала налаживаться. Один запененный до того был в стрессе, два дня у него кусок в горло не лез, не мог есть, ни с кем не разговаривал. Боялся безобразным вернуться домой. Военный доктор, майор, успокаивал:

– Мужики, не переживайте, я сам горел, запененный, как вы, ходил. В оконцовке, сами видите, нормальное лицо!

Под сорок майору, и ни одной морщинки, брови на месте.

– Обожжённая кожа слезет, – уверял, – обновится, и ещё краше будете.

На руках у него остались рубцы, лицо ни за что не подумаешь – горел…

Три машины подбили, одна эвакуировала раненых и двухсотых. На четырёх мы в Коровий Яр продолжили путь. Комбат приказал съехать с дороги, раскидать дымы, двигаться ближе к лесополосе, что вдоль дороги. На Украине кругом лесополосы. Комбат сидел рядом с нашим водителем. Ирония судьбы, мы должны были с другой стороны заходить в деревню. Да заплутали в полевых дорогах, с точными картами были проблемы, со связью и того хуже, в результате заехали на штурм с обратной стороны. Нас уверяли, отправляя в Коровий Яр, всю ночь перед зачисткой будет работать артиллерия, в селе и делать-то нам нечего будет после этого, только и всего – зайти, посмотреть. Артиллерия работала до часу ночи, а нас по факту ждала засада. Заплутав, мы усложнили укропам задачу. Им пришлось перегруппировываться. Нашу штурмовую группу поддерживали мотострелки, у них было два БТР и Т-72. Расклад был, мы начинаем штурм, мотострелки следом. Была щекотливая ситуация, едем колонной, танк из лесополосы выкатывает, Т-72 без опознавательных знаков. Поди знай, чья машина. Я гранатомёт начал готовить. Комбат закричал: машите ему. Танкист высунулся из люка, поприветствовал рукой. Отлегло от сердца – наши.

Зашли в Коровий Яр, и началось… Укропский Т-64, два БМП, взвод пехоты ждали нас. Приняли бой. Мотострелки вовремя подключились. Рассказывали, один парень, доброволец из ДНР, занял позицию с пулемётом в двухэтажном здании. Толково работал, укропов прижал к земле. Т-64 на него выкатился. Пулемётчик упал под стену, пополз от окна, танк выстрелил, а это школа, окна высокие, доброволец побежал по коридору к лестнице на первый этаж, танк, как в тире, снова даёт выстрел. Танкист в азарт вошёл, снаряд не пуля, а ему не жалко, казалось бы, жирно