Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

не встречались, не переписывались, тут назначил свидание, это произошло в сентябре двадцать второго года. С волнением ехала на встречу, и он признался – не мог дождаться нужного часа, ничего не мог делать, подгонял время – скорее бы. Оба сожалели: вот дураки, столько времени потеряли – из-за ерунды дулись друг на друга. Вскоре он отбыл на Украину и получил тяжёлое ранение. Его группа штурмом взяла небольшое село, выбила «немцев», так Николай называл вэсэушников, те не успокоились, дождались подкрепления и пошли в ответную атаку. Николай запросил подмогу, передал координаты для артиллерии. Как говорил: арта нас проигнорировала, в то же время последовал приказ держаться до последнего.

Штурмовики оказались в тяжёлой ситуации, Николай решил отходить. Говорил: ежу было понятно, всех положат, немцев намного больше. Дал приказ отходить, сам с двумя бойцами остался прикрывать отход. Засели в здании почты, на полу валялись марки, конверты, журналы… Отстреливались из окон, вдруг поблизости от здания лёг снаряд. Николай говорит товарищам: сейчас будет ещё один пристрелочный, а третий наш – уходим. Не успели они уйти из здания, снова разрыв, одного бойца выбросило в окно, у второго перелом лодыжки, до сих пор восстанавливается. Кусок стены упал на ногу. Николаю больше всего досталось, сразу после взрыва потерял сознание и очнулся только в больнице. Между этими событиями ничего не помнит, бойцы нарисовали ему картину действий командира. Через минуту после прилёта пришёл в себя и начал отдавать команды: ты делаешь то, а ты – это. Командовал, будучи в автоматическом режиме, ничего из того не помнит. Бойцы его вывели из опасной зоны, стали оказывать первую помощь, не дал поставить себе обезболивающее, когда ребята начали разрезать форму, стал громко возмущаться: чё форму режете, дайте автомат, надо идти вперёд! У него осколками посекло руки, правое колено серьёзно зацепило. Все руки и ноги были в шрамах.

В больнице того хуже. Приходит в себя, открывает глаза, и его охватывает ужас: на стенах плакаты на украинском языке. В голове перемкнуло: в плен взяли! Оценил ситуацию – в палате один. Решил: надо подрываться. В окно выбрался и дёру. Больница на окраине посёлка, догнали только в поле. Летит, а в спину кричат: да стой ты, мы свои, не немцы! Он ещё быстрее: так я вам и поверил. Догнали, повалили. Обратно Николай идти не смог, адреналин кончился, нога отстёгивается – боль в колене невыносимая. Понесли беглеца на носилках.

Кроме колена, было повреждение головы, сломана височная кость. Я грешным делом не один раз думала: лучше бы не срослась, поставили бы пластину и комиссовали. Он радовался – быстро срослась. Колено подлечили и направили в психиатрическое отделение, ведь ранение в голову. Начинал лечиться на Донбассе, потом переправили во Владикавказ.

Рассказывал: «Два дня лежу в психиатрическом, никакого лечения, но не отпускают. Всех врачей-психиатров прошёл, признают адекватным, но держат. Из лекарств одни витамины. Прошу главврача: «Отпустите, всё одно никакого лечения, а витаминки дома попью». У главврача свой взгляд на ситуацию: «Да не могу отпустить. Полежи чуток». Николай: «Чуток – это сколько?» Главврач начал темнить, мол, дескать, вот так с ходу не определить, нужно подождать, а время покажет. Тогда Николай спрашивает: «У тебя были случаи побега больных?» «Нет, конечно, – главврач удивился. – Никогда». Николай успокоил: «Значит, будут! Жди!»

Главврач видит – пациент своеобразный, чтобы не учудил, решил дать послабление: «Никого в город не отпускаю, тебе разрешаю, главное не убегай, иди, когда тебе нужно, но возвращайся в положенное время».

В отделении такие же раненые, он набирал заказы, кому что купить, погуляет по городу, по магазинам пройдётся. Но и эта свобода не в радость, устал от безделья, бесцельного шатания по улицам, в конце концов уболтал главврача – выписал.

В командировке, пока находился на территории России, писал мне в ВКонтакте, перебравшись на Украину, перешёл на Телеграм. Напропалую врал. Нарисует курортную картину: барашка в деревне купили, зажарили, концерты сами себе устраивают – гитара по кругу, песни поют, байки рассказывают. Ни разу не написал, что идут на операцию или что-то в этом роде: всё, дескать, хорошо, всё нормально, прохлаждаемся пока, ты не переживай. Ну, не переживай, так не переживай.

К хорошему быстро привыкаешь, каждый день пишет, но 26 сентября как обрезало, ни слова, ни полслова. И пропал на несколько дней. Дай, думаю, сама напишу. В ответ 29 сентября присылает фото, вся голова перебинтована, худющий. Сам по себе худой, а тут скелет, но улыбается счастливо. Только 2 ноября приехал в Омск, дали отпуск по ранению. Тогда-то и поведал, на каком курорте прохлаждался.

Каждый день встречаемся, наговориться не можем. Одиннадцатого ноября пишет эсэмэску в Ватсапе, предлагает вечером поесть китайской еды в ресторане «Ни Хао». Знает, люблю китайскую кухню. Была пятница. К концу недели я сильно устала, а следующий день суббота, самый тяжёлый – ученики с утра до вечера, уроки один за другим. Короче, отказала. Он звонит: я к тебе приеду, больше двадцати минут не займу. Тут до меня начинает доходить, что-то тут не то, не просто поесть приглашал. Приезжает, у меня урок, и он минут двадцать маялся в коридоре. Дверь стеклянная, ученика слушаю, а сама на Николая поглядываю. То сядет на диванчик, какие-то секунды посидит, встанет. Ученик распрощался и дверь не успел за собой закрыть, Николай заглянул: можно? Сел на стул, на котором вы сидите. Интересно наблюдать за волнующимся мужчиной, на шесть лет меня старше, взрослый дядька, всего повидавший, а сидит растерянный, пальцы подрагивают. Несколько фраз, ничего не значащих, произнёс потом: «Маша, я себя школьником чувствую, не знаю с чего начать». И достаёт из кармана маленькую малинового цвета коробочку, говорит: «Хочу, чтобы стала моей женой на всю оставшуюся жизнь! Это тебе!» Передо мной на стол кладёт коробочку, продолжает: «Подумай, Маша, с ответом не тороплю. Потом скажешь по телефону, что решила. Я тебя, Маша, очень люблю».

Мы общались на протяжении пяти лет, я приезжала, уезжала в Китай. Больше года не виделись. В двадцатом он позвонил, предложил кофе попить, у меня не было настроения, сказала: не хочу. Больше не звонил. Двадцать первый год прошёл без встреч, жизнь заново свела перед его отъездом на войну.

Честно скажу, думала о будущем с ним рядом, но решиться сразу не могла. Открываю коробочку, в ней серёжки с камнем и его фотография. Камень, как его глаза, голубые-голубые. Ещё в коробочке маленькая, как на документы, фотография в военной форме. Я посмеялась: «Если скажу «нет», то останется фото на память, если соглашусь – буду в кошелёчке носить». Заулыбался: «Правильно мыслишь, однако».

Два дня я думала и согласилась. Это было тринадцатое ноября.

Звоню:

– Я согласна.

– Я так соскучился, – захлёбываясь, заговорил в трубку, – так хочу обнять тебя! Когда ты, Машенька, улыбаешься, мне ничего в жизни не надо. Ни-че-го!

Встретились, первым делом выпалил:

– Ты что так долго думала? Извёлся, каждую секунду ждал звонка. Ночью просыпался и сразу за телефон, вдруг пропустил.

– Это ведь не предложение кофе попить, – кокетничаю. – Шесть лет ждал, что уж два дня не потерпеть сильному мужчине.

– У меня аппетит пропал, ничего в горло не лезло. Одно в голове: согласится или откажет.

– Если бы отказала? – спрашиваю.

– Не хотел думать об этом.

Сколько у нас было счастливых моментов. Он получил компенсацию за ранение, купил квартиру. Пусть не новую, но хороший дом, район. Мне объявил по факту – купил. До этого ни слова. Повёз показать, посреди комнаты письменный стол и два стула – всё. На кухне гарнитур от прежних владельцев.

– Какой ты молодец! – похвалила. – Какой классный! Правильно распорядился деньгами! Никакая не ипотека! Надувной матрац покупай да живи.

Сижу на стуле, восторгаюсь, он перебивает:

– А чё сидишь, поехали за матрацем!

Купили матрац, шампанское. Такая у нас была первая ночь в той квартире. Вернувшись после ранения, совсем перестал пить. Не скажу, сильно увлекался до этого, но если было настроение, мог выпить. После ранения в какую бы компанию не приезжали, категорично отказывался: перенес тяжёлое ранение, нельзя. Мне говорил: мало ли что может произойти, вдруг какую-нибудь белку словлю после выпитого, что тогда будешь со мной делать? Переживал и опасался. В тот