Искупление - Элис МакДермотт

– Как персонаж из «Айвенго», – сказала она.

Ходили слухи, что скоро назначат нового посла, в город прилетела делегация из Вашингтона – может, как раз по этому поводу. Помню, Шарлин сказала, что делегаты весь прием обливались потом.

Она говорила и говорила. Поступило еще шесть заказов на аозаи для Барби. Лили привлекла к работе подругу, молодую женщину по имени Фан, она тоже портниха, и у нее тоже есть «Зингер», а еще двое маленьких детей, престарелые свекор со свекровью и пропавший муж.

Лили и так помогает Фан оставаться на плаву, сказала Шарлин, отдает ей свою выручку за кукольные наряды.

– В этом вся Лили, – добавила она.

Шарлин была не против, чтобы Фан соединяла детали машинной строчкой, но декоративные стежки должна выполнять Лили. Ведь именно ее мастерством восхищаются все клиенты, именно оно делает наряды особенными.

О чем еще она говорила в тот долгий вечер? Помню, как она подалась вперед и тоном, каким отвлекают малыша от ветряночного зуда, от разбитой коленки или жара, тоном, который не раз использовала я сама, сказала, что недавно мельком видела мадам Ню. Что она красивая и крошечная. И слегка перегибает с карандашом для бровей.

– Леди-дракон, – вставила я в знак признательности за усилия Шарлин.

Она смерила меня ровным, оценивающим взглядом:

– Не стоит на это ловиться. Она неробкого десятка. Именно поэтому мужчинам так хочется ее ненавидеть.

Она перешла к следующей сплетне: большой начальник из одного американского агентства – ЮСИС, ЮСОМ, уже не припомню – был на коктейле с женой. Судя по всему, он уезжал из города, что-то связанное с программой стратегических поселений[32], и на полтора месяца оставил жену в Сайгоне одну.

Шарлин утверждала, что я знаю эту женщину, что она совершенно точно познакомила нас на одном из больничных визитов.

– Та еще модница, – добавила она. – Сегодня пришла в костюме-двойке от Ги Лароша, кораллового цвета. Чудесный костюм, если бы только по фигуре сидел. – Она покачала головой – мол, что делать с этими женщинами? – Спускает на шмотки целое состояние, а проку никакого. Полный хаос. Но шмотки ей не нужны. Ей нужно, чтобы муж за них платил. – Шарлин насмешливо изогнула бровь. – Это она в отместку. Купила у меня уже десять аозаев, а у нее только сын в школе-пансионе в Вирджинии.

Сегодня на приеме, продолжала Шарлин, муж взял ее за локоть, чтобы кому-то представить, и «бедная девочка» шарахнулась от него как ошпаренная. Он чертыхнулся себе под нос. Все слышали. Все видели. Жутко неловкое зрелище.

– В этом браке полно проблем, – заверила меня Шарлин.

У Хелен Бикфорд тоже были интересные новости. Шарлин снова подалась вперед:

– Только это строго между нами.

У Хелен в Маклейне есть подруга, у которой есть подруга в Пентагоне, которая дружит с женщиной, составляющей прогнозы по мобилизации для Комитета начальников штабов[33]. На пять лет вперед.

– Там очень сложные расчеты, – объясняла Шарлин. – Она должна учитывать все. Сколько человек выйдет в отставку, сколько продлит контракт, скольких призовут, а потом признают непригодными, и, конечно, всех, кто будет служить за границей. И ей нужно сделать прогноз на пять лет. По всем службам. Он должен быть очень точным. Работа не из легких.

Я пыталась поспевать за ее объяснениями. Помню, что спросила: «И этим занимается женщина?» Но одновременно я прислушивалась к звукам с улицы – не вернулся ли Питер, – надеясь, что на этот раз доктора с ним не будет. Размышляла, не показать ли ему эмбрион. (Решила, что не стоит.)

Еще я думала, как же мы были наивны все эти месяцы, веря, что наши забавы, страсть, упоение приведут лишь к одному – к здоровому ребенку у нас на руках, нашему собственному.

Шарлин говорила, что, по сведениям Хелен Бикфорд, в прошлом месяце женщину из Пентагона попросили заново составить прогнозы на следующий год – шестьдесят четвертый. Такого еще не случалось. Все рассчитывалось очень скрупулезно, на пять лет вперед, и в повторных расчетах никогда не возникало необходимости. Приказ явно поступил из Белого дома.

По словам Хелен Бикфорд, ей было приказано представить прогнозы при условии вывода американских войск из Вьетнама. Целиком. Генералы, солдаты, пилоты, военная полиция – все на выход к концу года.

– Пакуем вещички, и домой, – сказала Шарлин. – Это не просто сокращение присутствия, о котором говорит Кеннеди. Это полный выход.

Я заерзала в постели – нарастал новый спазм. Кроме того, нанизывая друг на друга разочарования, я вспомнила, что на этой неделе собиралась написать отцу о беременности. О том, что он станет дедушкой.

Все еще думая об отце, я спросила:

– А что с коммунистами? – надеясь показать, что слушала внимательно.

Шарлин встала, прошлась по комнате, нашла пепельницу. Достала из сумочки сигарету.

– А что с крестьянами? – спросила она, закуривая. Затем со смешком: – А что с «Браун энд Рут»? Что с «Эссо»? Что с фарфороволицей мадам Ню?

Она снова уселась в кресло и пожала плечами.

Кстати говоря, сегодня на коктейле она меня искала. Увидела Питера, он сказал, что мне нездоровится. Потом увидела, как он уходит с добрым доктором.

– Больше к нему не обращайся, – сказала она. – Нет никого хуже военно-морских врачей. Они понятия не имеют, что делать. Ты сидишь с раздвинутыми ногами, их уши у тебя между колен, а дальше как в фильме «Поднять перископ». Весь осмотр гадают, где правый борт, а где левый и куда подевался член.

Я улыбнулась. Ее выражения шокировали меня все меньше.

– С Роджером я наблюдалась у француза. У него здесь практика уже много лет. К нему обращаются все большие шишки. Роды принимал прямо у нас дома. Кент хотел отправить меня в Гонконг, но я и слышать об этом не желала. Оставить близнецов одних?

Она махнула рукой с сигаретой, словно отбрасывая эту идею в сторону.

– В следующий раз иди к моему. Он уже немолод, зато в женщинах души не чает. Просто лапочка. Я подумываю еще раз забеременеть только ради того, чтобы снова видеть эти карие глаза над своим животом. Он тебя покорит.

Повисла пауза. Я не могла избавиться от ощущения, что она берет эту часть моей жизни под контроль, бережно высвобождая из моих неловких рук.

– В следующий раз, – повторила она.

Вскоре вошла Миньлинь с чайником и двумя чашками на подносе и спросила, не хочу ли я яичницу. Шарлин ответила: «Боже, нет», за что я была ей благодарна.

Миньлинь