Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

же сами работали. Для встреч с Семёном Людмила теперь могла рассчитывать только на выходные, да и то неполные, так как необходимо с сыном гулять, заниматься, готовить к урокам – в общем, тем, о чём обычно не любят говорить, считая это родительскими обязанностями.

20

В будни Семён оставался один, приходя с работы, зависал в ютубе, и более всего его интересовали бои на Донбассе и под Херсоном. Ещё летом стало заметно, что снизился темп наступления, войска явно устали, хотя, надо думать, их периодически выводили на отдых и переформирование, но личного состава не хватало для растянутого более чем на тысячу километров фронта, а где в редкую нитку и закрывали его, там оголялся тыл, ибо отсутствовала вторая линия сдерживания, но далее теоретического осознания надвигающейся угрозы практически ничего не делалось, чтобы изменить ситуацию. И было понятно, что уж если с каждым днём страна всё более втягивалась в конфликт, постоянно обострявшийся западным участием и мобилизацией с украинской стороны, то и самим необходима мобилизация, причём во всех смыслах. Редкие удары по инфраструктуре глубинных районов Украины наносились, но они не могли обеспечить значительного поражения, если по-прежнему в Киев прибывали поезда с западными «гостями», будто дразнящими своим присутствием людей по ту линию фронта. Они свободно разгуливали по городу с украинским президентом, фотографировались, и создавалось впечатление, что ничего особенного не происходит в стране, если фронт от столицы чуть ли не в тысяче километров, при этом «Калибры» достают всю территорию противника, но почему-то почти не трогают Киев и его инфраструктуру. Вот же ударили по Харьковской ТЭЦ и по электрическим сетям иных городов, обесточили их, погрузив в темноту, после теракта на Крымском мосту, но вскоре забыли эту тему, тем самым ввергнув в печаль желающих побыстрее закончить кровопролитную операцию. Дававшиеся объяснения о защите мирного населения теперь уже окончательно в расчёт не принимались, особенно когда в начале сентября Украина, проверив себя на херсонском направлении и ничего там не добившись, начала массированное наступление восточнее Харькова. Очень быстро союзные войска попятились и сдали Балаклею, Изюм, не задержались в Купянске, дошли до Лимана, но и его в конце концов оставили. Часть населения вместе с учителями, полицейскими успели всё-таки эвакуировать, но осталось много и тех, кому предстояло пройти фильтрацию нацистов, издевательства и испытать на себе их пещерную злобу.

Всё это не давало покоя Семёну, получалось, будто бы зря он срывался добровольцем в желании помочь стране, русским людям на Украине, получил ранение и много семейных проблем. В какой-то момент у него вновь мелькнула мысль отправиться на фронт и доделать прерванное дело, потому что не мог спокойно относиться к каждодневным обстрелам Донецка, Горловки, Макеевки и других городов. Нацисты дотянулись и до Херсона, Мелитополя – везде и всюду им не давали покоя русские, хотя почти все они говорили на одном языке, ничем внешне не отличались, но в них жило главное отличие: проданная дьяволу душа. Именно это толкало их на безумные поступки, такие как постоянные обстрелы Запорожской атомной станции. Это-то как можно объяснить? Каким умом надо обладать, вернее отсутствием его, чтобы забыть обо всём на свете, даже о себе, своих семьях. О других же людях они, очевидно, вовсе не думали, и создавалось впечатление, что всё делали для того, чтобы поломать всё и вся, лишь бы возвыситься, лишь бы услужить западным хозяевам, накачивавшим страну вооружением и ненавистью.

В соцсетях наряду с пожеланием победы нашим воинам пользователи крепко выражались, не стесняясь натурализма, потому что они желали и ждали от них победы, искренне сочувствовали им и молили Бога о заступничестве, и у всех витал вопрос: «Когда, когда же объявят мобилизацию?!» И вопросы эти касались всех, кто понимал, что нельзя успешно воевать, когда противная сторона превосходит в пять-шесть раз наши войска в личном составе. И сколько не будь воин храбр и стоек, но даже такие качества будут бессильны при неравном соотношении сил. Особенно при нерасторопных генералах, руководящих операцией. Их уж несколько сменилось, но видимого изменения на фронте не происходило. Не находилось пока такого, кто мог честно доложить Верховному главнокомандующему и рассказать народу правду о мешающих причинах, о том, что надо исправить, а что и вовсе кардинально поменять, но для этого необходимо выделиться из общего строя, показать себя наособицу, но как преодолеть инерцию и несогласованность?

Чем сильнее Семён «накачивал» себя подобными мыслями, тем тревожнее становилось. Даже мелькнула мысль: «А не пойти ли вновь добровольцем?» Как-то заглянул к казакам, пытаясь понять их настроение, но никого в офисе не увидел, кроме дежурного, сидящего на телефоне. Перекинулся с ним парой слов и понял, что все разъехались: кто на даче сидит, кто к тёще на блины отправился.

– Вот с октября зашевелятся, – отозвался мухортый мужик, парящийся от жары в форме хорунжего и игравший в шахматы сам с собой.

– Тогда бывай здоров! – пожелал напоследок Прибылой и подумал: «Как бы поздно не было». И сразу отругал себя: «Чего это я? Раньше времени навожу тень на плетень, как отец говорит!»

Его настроение передалось и Людмиле.

– Ну, что ты всё маешься?! – укорила она, среди недели оставшись ночевать у него. – В армии есть командование, им виднее. А что от тебя может зависеть?

– Многое…

Его ответ повис в воздухе, остался без комментария. Она лишь прижала его к себе:

– Не переживай! Всё хорошо будет! Без тебя обойдутся. Ты себя проявил, ранение получил, в госпитале лежал. Все были бы такими патриотами!

Но с этим заклинанием Людмилы он был не согласен и понимал: чем большая неопределённость копится на фронте, тем сильнее крепнет понимание того, что без него лично она благополучно не разрешится. И пусть он мелкая песчинка в общем потоке событий, но именно её, может, и не хватает для склонения противостояния. Он был в этом убеждён на сто процентов, и никто не мог отговорить его поверить в обратное, но необходим был какой-то случай, чтобы он сдался душевному порыву и вновь отправился на Донбасс.

Поэтому не стал ни спорить с Людмилой, ни одёргивать её. Привыкнув к ней за последний месяц, Семён понял, что она совсем не такая, какой бывает экономист. Экономисты – это особый тип людей, ко всем на свете относящиеся со своим представлением, когда надо вывести какой-то общий знаменатель для новых разработок и планирования производства или эксплуатации чего-то, тем самым добавляя себе важности. Все эти определения не особенно подходили к Людмиле, только в первые дни