«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

на поле сражения командирской мысли. И не забыл позаботиться о воспитании в рядах армии нравственного чувства товарищества, скрепляющего командиров и рядовых между собой прочными узами доверия. Это полностью оправдало себя летом 1941 года, когда многочисленные, хорошо вооруженные и оснащенные, но сырые, плохо сколоченные и дурно управляющиеся советские войска столкнулись на полях сражений с армией, командиры которой были приучены думать, а рядовые всеми силами стремились внести свой вклад в завоевание победы. Даже когда под влиянием нацистской идеологии нравственность немцев сильно деградировала, взаимные обязательства фронтовых «камрадов» долгое время цементировали ряды германской армии.

Любопытно, что, похоже, советско-германское сотрудничество в военной сфере было обоюдным и в сфере уставной. Иначе как в германском уставе появилось бы немного перефразированное положение, да еще набранное курсивом, из Временного полевого устава М. Н. Тухачевского: «И старший начальник, и молодой солдат должны постоянно сознавать, что бездействие и упущение ложатся на их доброе имя более тяжелым бременем, чем ошибка в выборе средств»[109] [83, с. 10]. Только использовали его немцы не себе в оправдание, а творчески.

Финский полевой устав 1935 года также акцентировал внимание на качествах командования: «Достижение победы в решительной мере зависит от боеспособности начальника и войск, качества управления и морального состояния части. Высокие моральные качества помогают пережить наитруднейшие моменты. Смелость начальников всех степеней образует ту моральную основу, на которой растет и сохраняется боевой дух частей. Смелость начальника достигает своей наивысшей степени, когда он сумеет объединенным стремлением своих частей добиться такой конечной цели, достижение которой, имея в виду исключительно численный состав частей, было бы невозможно» [172, с. 10–11]. Уставную смелость вполне можно было бы трактовать как построенный на тщательном расчете профессионализм, проявляющийся в способности к достижению победы, даже количественно уступая противнику в силах и средствах. Приступая к освобождению «Суоми-красавицы» советскому военно-политическому руководству очень не помешало бы как следует вчитаться в приведенные выше строки финского устава. Возможно, это помогло бы понять, что финнов не смутит ни подавляющее численное превосходство противника, ни инсинуации «правительства» Куусинена и побудило бы серьезнее отнестись к «войне незнаменитой».

Японский полевой устав 1929 года фактически весь был рассчитан на уровень не ниже командира дивизии. Японцы руководствовались достаточно здравыми соображениями о сущности командования и значении командира: «Начальник является стержнем управления войсками и краеугольным камнем их сплоченности. Постоянно разделяя с подчиненными их горе и радость, он должен быть примером для войск и в полной мере овладеть их уважением и доверием. Под дождем пуль и снарядов он должен своей храбростью и хладнокровием воодушевлять войска и внушать непоколебимое к себе доверие. Сущность командования заключается в управлении подчиненными войсками и в том, чтобы на основании ясного замысла в нужный момент дать соответствующий приказ и проверить его исполнение, предоставляя в то же время достаточно возможности подчиненным проявить свою инициативу. Основой командования является твердое решение начальника, поэтому решение начальника должно быть всегда непоколебимым. Неустойчивое решение ведет к беспорядочному руководству и вызывает нерешительность и колебания у подчиненных. Основная задача руководства боем заключается в том, чтобы, непрерывно удерживая и обеспечивая за собой инициативу, дать противнику неожиданный, решительный бой в непредвиденном для него месте и в неопределенное для него время и таким образом достигнуть своей цели» [131, с. 8–10].

Участники сражений на Хасане и Халхин-Голе единодушно отмечали высокие боевые качества японской армии. В значительной степени победу в этих вооруженных конфликтах нам обеспечило подавляющее количественное и качественное техническое превосходство над японцами. Примечательно, что во всех своих операциях японская армия руководствовалась именно последним положением из приведенного отрывка, которое нередко выступала основанием для обвинения их в типично восточном коварстве. Американцы, например, смогли убедиться в этом в Перл-Харборе. Хотя, если отрешиться от предвзятости, здесь мы имеем дело с древнейшим принципом обеспечения тактической внезапности.

Приведенный здесь анализ показывает, что сегодня мы не имеем более права обманываться славой, купленной кровью, шапкозакидательно твердить, что-де «русские прусских всегда бивали» и мифологизировать до неузнаваемости трагические события своей истории. Из них необходимо извлекать уроки и делать серьезные выводы. Пора учиться самостоятельно разжевывать твердую пищу истины, а не тянуться к соске с лакричной водичкой утешительных иллюзий. Одной из таких очевидных истин является то, что в предшествующие Великой Отечественной войне годы слабейшим звеном Красной армии был командный состав, профессиональному и общекультурному развитию которого не уделялось достаточно внимания. Этот недостаток, стоивший немало крови в годы войны, не полностью изжит по сей день благодаря отсутствию ясного понимания, какими качествами, а не компетенциями должен обладать современный руководитель, что открывает простор бюрократическому и бумажному методу управления, убивающему у военного дух, мысль, волю и уверенность в себе.

Вновь обратимся к серии советских уставов конца 1930-х годов. Надо сказать, что остальные не производят такого сильного впечатления, как ПУ-36 и БУП-38. Исключение составляет только совершенно кошмарный проект ПУ-39, который оставляет ощущение горячечного бреда, питавшегося выступлениями наркома обороны тов. К. Е. Ворошилова. Поскольку, по счастью, он так и остался проектом, мы обойдем его вниманием, оставив читателю, интересующемуся симптомами истерического состояния личности.

«Боевой устав конницы РККА» 1938 года (БУК-38) несет отпечаток некоей ностальгии по уходящей натуре. Оттого ничего особо одиозного – никакой любви-преданности, самоотверженности и братства народов – на его страницах не встречается. Наоборот, ощущается трогательная, затаенная человечность, правда, проявляющаяся в отношении к братьям нашим меньшим: «Весь личный состав конницы должен проявлять максимальную заботу по уходу за конем, его подготовке, правильной эксплоатации и сбережению в любых условиях обстановки. У каждого кавалериста должно быть воспитано чувство постоянной заботы и бережного отношения к своему коню, как основному виду оружия кавалериста» [40, с. 9]. Чувствуется, что выписывала эти полуграмотные строчки рука старого вахмистра, остро переживавшего наступление новых времен.

Помимо любви к коню, у кавалериста полагалось воспитывать способность к смелым и дерзким решениями и инициативным действиям, основанным на внезапности, быстроте и скрытности маневра, нацеленным на полное уничтожение противника. Но и здесь палку не перегибали, а людей старались беречь. Например, командиру отделения в случае неудачной атаки устав предписывал следить, чтобы «бойцы не останавливались на случайно занятых местах, а заняли более выгодную позицию» [40, с. 80]. Только после восстановления порядка можно было попытаться вновь атаковать, а в крайнем случае, усиливая огонь по противнику, – обеспечивать возможность командиру взвода или эскадрона организовать новую атаку. Нашлось даже место для упоминания, что наступательные действия должны вестись таким образом, чтобы выйти на рубеж атаки с наименьшими потерями.

Обязанности бойца излагаются очень лаконично: «Каждый боец обязан: постоянно знать боевую задачу своего подразделения