«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

Макарова. В частности утверждение, что «лучшая помощь своим терпящим кораблям – усиление атаки противника, чем ослабляется удар по пострадавшим кораблям»[112] есть калька с макаровского «лучшая помощь своим есть дружное нападение на чужих» [103, с. 123].

Корабельный устав, единственный из советских предвоенных уставов, уделял внимание вопросам подготовки начальствующего состава. Причем, не напирая на марксистско-ленинскую теорию и труды классиков марксизма-ленинизма, а как бы воспринимая ее как неизбежную дань существовавшему строю, рекомендуя для изучения в последнюю очередь, после вопросов, связанных с боевой деятельностью и боеготовностью корабля, с его боевыми возможностями и особенностями театров военных действий.

Такое прогрессивное внимание к повышению качества и уровня подготовки командного состава и обеспечило, на наш взгляд, то, что советский ВМФ никогда не пытался покрыть недостатки в профессиональном мышлении и боевой подготовке лживым тезисом о внезапном нападении фашистской Германии и с первых дней войны встретил его во всеоружии.

Успешность действий флота во многом была обеспечена и поразительным предвидением временного «Боевого устава Морских Сил РККА» (БУМС-37): «Развертывание наших сил должно учитывать, что… противник будет стремиться к внезапному началу действий и особенно к неожиданному появлению на рассвете[113]. В этом случае его удары будут направлены в первую очередь против сил, не развернутых для боя и находящихся в базе» [186, 264]. Соответственно, устав предписывал: «Готовность отражения внезапного удара противника должна предусматриваться еще в мирное время. Командир может считать себя подготовленным к бою только тогда, когда он ясно понимает свою задачу и способ ее выполнения, намерения и план начальника, не ожидая, что на все изменения обстановки в ходе боя он получит указания сверху» [186, 29–30]. Вот и не ждали люди, воспитанные на этих замечательных чеканных строках, пока Великий Вождь и Учитель осчастливит их соответствующей директивой, но спокойно и деловито заблаговременно приводили силы флота в боевую готовность.

Но не только уставным предвидением был обеспечен успех. Это все же частность. В основе же системы работы флотских командиров лежала прославенная еще во времена первой севастопольской обороны, воспитанная М. П. Лазаревым активность, инициативность и самостоятельность, закрепленная и в БУМС-37: «В современном бою управление успешнее всего будет тогда, когда, командиры всех ступеней воспитаны в духе смелой инициативы. Частная инициатива имеет решающее значение. Искусство управления старшего начальника заключается: в ясной и четкой постановке задания, в правильном выборе направления для главного удара, в своевременном, сосредоточении и развертывании необходимых сил на выбранном направлении, в организации их взаимодействия, в поощрении и использовании всякого проявления (курсив мой. – С. З.) частной инициативы, в поддержке и развитии всякого частного успеха» [186, 36]. Пожалуй, единственный раз в советских уставах, говоря об инициативе, не употребили эпитета «разумная». Делу это, однако, никак не повредило.

К качеству управления устав предъявлял требования, которые и сегодня можно употреблять в качестве слогана, призванного определять работу нашего забюрократизированного, управленческого аппарата: «МЕНЬШЕ РАЗГОВОРОВ, МЕНЬШЕ ДОКУМЕНТОВ, КОРОЧЕ ДОКУМЕНТЫ (разрядка моя – С. З.)». Требование базировалось на глубоком понимании факта необходимости для этого прочной внутренней связи между командирами и подчиненными как единомышленниками, обеспечивающейся единством мышления всех участников боя (операции). Повторимся, ввиду важности: оперативно-тактического мышления, а не идеологии. На этом основании, а не какой-то там волюнтаристской «уверенности в поддержку начальника»[114] (по М. Н. Тухачевскому) и произрастала «максимальная решительность, смелость и инициатива, направленные к наиболее быстрому и полному достижению поставленной цели боя»[115], характерная для лучших флотских командиров.

Недаром изданный после войны «Боевой устав Военно-Морского Флота Союза ССР» (БУ-45) констатировал, что основные положения БУМС-37 являлись правильными.

Боевые уставы Великой Отечественной войны

Грянувшая война очень быстро все расставила по своим местам. Уже к 1942 году оказалось, что прежние пехотные уставы «стали уже устаревшими и требуют пересмотра, причем ряд пунктов этих уставов до того устарел, что они могут принести Красной Армии большой вред, если не отменить их немедленно»[116], как о том уведомляли в Боевом уставе пехоты, введенном приказом наркома обороны № 347 от 9 ноября 1942 года (БУП-42).

И хотя тут же разъяснялось, какие именно недостатки грозят принести вред Красной армии, – плотные боевые порядки при наступлении, организация огня, не позволяющая использовать все огневые средства, местоположение командиров в бою и др. – главное скрывалось все же за многозначительным «и др.» Ибо ни в одну из частей БУП-42 не вошла глава, трактующая вопросы организации политической работы в боевой обстановке, эта «священная корова» предвоенных советских боевых и полевых уставов. Признать, что уставы пишутся не марксистскими методами, в открытую, конечно же, было нельзя – признание это привело бы к демонтажу идеологической основы советской государственности, что во время войны было абсолютно недопустимо. Но молчание порой говорит красноречивее всяких признаний.

Действительно, разве можно было навредить Красной армии больше всяких шпионов и вредителей, против которых так истово наставлял командиров и красноармейцев ПУ-36 и БУП-38, нивелируя значение командирских качеств до уровня преданности двухголовой гидре «Ленина-Сталина» и низводя роль сознательности войск до беззаветности и самоотверженности? Разве могло стать равноценной заменой воинской чести требование исполнения долга, хотя бы даже и революционного? Разве можно было подменять воспитание духа воинственного разжиганием ненависти?

В 1942 году все это было не так очевидно, но БУП-42 смог учесть и попытаться компенсировать очень многие просчеты в довоенном воспитании войск.

1. Прежде всего, это касается устранения недооценки роли командира; БУП-42 решительно констатировал, что «командиры являются центральной фигурой боевых порядков, что сохранение командира является залогом успеха в бою и, наоборот, выход командира из строя ведет к уменьшению возможностей нашего успеха» [44, с. 6]. Командира стали беречь. Его, за исключением командира отделения, оттянули за линию боевого порядка и поставили ему задачу руководить боем, а не увлекать за собой бойцов примером личной беззаветности и самоотверженности.

2. Произошли изменения в структуре обязанностей командира – из десяти пунктов только в двух вскользь упомянуто о совершенствовании собственной военной и политической подготовки и обеспечении высокого политико-морального состояния подчиненных и в одном – о необходимости заботы о нуждах последних. Все остальные пункты касались обязанностей командиров в бою. Отмечалось, что основой управления командиром своими подразделениями являются:

– правильное понимание полученной задачи;

– правильная оценка обстановки;

– твердое, определенное решение и настойчивое проведение его в жизнь;

– отдача коротких, простых и ясных приказов (приказаний);

– наблюдение за работой штаба и за выполнением подразделениями поставленных им задач.

Почти так же лаконично, как во французском уставе 1940 года: «Командовать – это значит: четко понимать поставленную задачу; ясными приказами ставить задачу подчиненным, точно указывая средства, которыми они