«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

Можно по-разному относиться к полководческим дарованиям С. М. Буденного, который не мог не иметь отношения к разработке устава, но нельзя не испытывать чувство огромного уважения перед его личным мужеством, проявленным «в года глухие», – в БУК-38 нет ни главы, ни даже параграфа, ни строчки о политической работе в боевой обстановке! Такая упрямая аполитичность устава говорит о многом. Создается впечатление, что бывшие руководители красной конницы, бесцеремонно постучавшейся в 1921 году в двери Европы, не шибко переоценивали роль политической подготовки, памятуя о боевых достоинствах своего первого «состава», про которого известно было, что он, конечно, верен Советской власти, но с многозначительной оговоркой – через своего командира.

Новые боевые уставы технических родов войск – артиллерии, зенитной артиллерии, бронетанковых и механизированных войск и истребительной авиации – также были более сдержаны в выражении и воспитании верноподданнических чувств. Например, часть I «Боевого устава артиллерии» (1938) о политической работе не упоминала. В части II «Боевого устава артиллерии РККА» (1937) глава «Политическая работа в частях артиллерии» располагалась на пятом месте после глав о назначении и боевых свойствах, об организации и огне артиллерии, управления артиллерией и занимала всего страничку текста. Политработники артчастей в своей деятельности обязаны были руководствоваться соответствующей главой ПУ-36 и «служить примером бережного отношения к расходованию боеприпасов и проявлять стойкость и храбрость в отстаивании материальной части артиллерии от попыток захвата их противником» [7, с. 60]. Артиллеристы, как видим, были более озабочены экономией боеприпасов и сохранением орудий.

От беззаветно преданного своей социалистической родине и партии Ленина-Сталина летчика-истребителя «Боевой устав истребительной авиации» (БУИА-40) требовал следующих, помимо уже прописанных в уставе 1929 г., качеств воздушного бойца[110]: «…быть смелым, решительным и инициативным; всегда искать боя и с хладнокровной уверенностью в своем превосходстве поражать противника» [39, с. 7]. Констатировалось важное правило, которым доныне руководствуются военные летчики: «Успех боевой деятельности истребительной авиации во многом зависит от личного примера командира, который всегда сам ведет в бой свою часть» [там же]. Так что хоть здесь болтологии о любви и преданности был положен некоторый предел.

Значение политического обеспечения боевой работы поднялось в списке слагаемых боевого успеха с подпункта «ж» (БУИАв-29) до подпункта «б» (БУИА-40). Но это вряд ли можно считать существенным отличием. Но вот что было действительно существенно, так это коротенькая фраза: «Основным боевым средством истребительной авиации является самолет» [39, с. 9]. Если отвлечься от недоумения, невольно возникающего ввиду очевидности факта, который почему-то потребовалось зафиксировать в боевом уставе, то становится ясным, что в нем отразилось отмечавшееся выше характерное для 1930-х предпочтение техники перед людьми. Ни во Временном уставе 1924 г., ни в БУИАв-29 ничего подобного нет. В 1924 году при описании строев авиационных подразделений устав еще именовал летчиков «хозяевами самолетов». Авторов БУИА-40, как видим, уже больше интересовало средство, а не воспитание качеств воздушного бойца, который использует это средство.

Весьма кратко и деловито излагал личные качества летчиков «Устав бомбардировочной авиации» (БУБА-40). Летному составу полагалось быть «безгранично преданным делу партии Ленина-Сталина, своей родине и советскому правительству, обладать крепкой волей и характером, быть смелым, физически крепким и выносливым, тренированным в длительных полетах и на предельно больших высотах и обладать высоким чувством товарищества и взаимной выручки» [15, с. 12]. Без товарищества ни в экипаже, ни в строю эскадрильи обойтись было действительно невозможно, поскольку одиночный самолет, что было отмечено и в уставе, становился легкой добычей истребителей противника.

Во вторую очередь излагались профессиональные качества и «компетенции». Летный состав бомбардировочной авиации должен был быть способным «проявить максимум упорства, находчивости и инициативы… чтобы преодолеть трудности метеорологических условий, пробиться к цели и поразить ее. Для этого он должен в совершенстве владеть всей сложной техникой своего самолета, уверенно, в любых условиях дня и ночи находить цель и метко поражать ее бомбами любыми методами и со всех высот; в совершенстве владеть стрелково-пушечным вооружением и уметь вести воздушный бой, построенный на маневре группой и огнем на взаимной огневой поддержке; уметь применять противозенитный маневр; уметь вести разведку» [15, с. 12–13]. В боевой вылет подразделение должен был вести только командир, которому устав позволял лишь самостоятельно выбрать свое место в строю.

Несколько «формальное» отношение сталинских соколов к тогдашней политкорректности и политграмоте может объясняться тем, что летный состав ВВС был элитой элит, над воспитанием лояльности и боевого духа которой не было большого смысла трудиться. И прежде, например, проект «Устава и наставления для действий казачьих частей лавами» (1893) не пытался заниматься воспитанием, ввиду того, что казачество издревле славилось высокими боевыми качествами природных воинов.

Без ставшего обязательным упоминания о «партии Ленина-Сталина», выражения, неуловимо отдающегося в воображении образом, напоминающим дореволюционный герб, не обошлось и у моряков. «Корабельный устав РКВМФ Союза ССР» (1939) отмечал, что «наилучшее использование в бою оружия и прочих средств корабля возможно лишь при наличии хорошо обученного и правильно организованного личного состава, воспитанного в духе железной революционной воинской дисциплины, и являющегося беспредельно[111] преданным партии Ленина-Сталина, стойким и беззаветным защитником социалистической родины» [98, с. 16]. Но здесь телегу не ставили впереди лошади, отдавая предпочтение обучению и организации перед беззаветностью.

Политическая работа на корабле в боевой обстановке, в отличие от КУ-32, была в полном почете, выделенная в отдельную главу. Но моряки хоть и отдавали должное воспитанию бдительности и ненависти, самоотверженности и готовности немедленно отдать жизнь, но не забывали упомянуть о важности «выработки необходимых командных навыков у младшего командира», традиционно находившегося на периферии внимания советского военного руководства, и о том, что «особое внимание надлежит обращать на выработку волевых качеств командиров и четкости командного языка» [98, с. 127, 129]. Последнее начнут целенаправленно вырабатывать у всех курсантов военных училищ уже в годы Великой Отечественной войны.

Н. Г. Кузнецов

К сожалению, выработке четкости командного языка уделяется недостаточно времени и сил в современной Российской армии. Вопрос это не праздный. Речь и мышление, как известно тесно взаимосвязаны, и военнослужащий, не демонстрирующий владения коммуникативными качествами речи, знания и умения правильно использовать военную лексику и терминологию, не обладает и в полной мере сложившимся профессиональным мышлением. Это не может быть терпимо, особенно в среде сержантского и младшего офицерского состава, многие представители которого склонны компенсировать недостатки профессионализма резкостью, грубостью и изобильным употреблением ненормативной лексики.

Нельзя не отметить и похвальное знакомство авторов устава с трудами С. О.