Искупление - Элис МакДермотт

Наутро вид у него был пристыженный, говорила сестра Питера.

Другая его сестра рассказала мне – недавно, пару лет назад, – что менопауза стала для любви их родителей благословением, вернула былую нежность в их брак.

Тем летом в Сайгоне мне пришло в голову, что человеку с таким детством, как у Питера, вряд ли захочется плодиться и размножаться.

Мой выкидыш просто позволил ему признаться в этом.

Заботливость с капелькой корыстного интереса.

И все же, пожалуй, именно эта его заботливость – мягкая и безотчетная – и подтолкнула меня скрыть от него наши планы. Она была настолько неотъемлемой частью его характера, его воспитания и самооценки, декораций, в которых проходила наша молодость, что он захотел бы меня защитить. Не только от угрозы для здоровья – хотя Шарлин заверила меня, а ее, в свою очередь, заверил доктор Уэлти, что большинство пациентов лепрозория «сухие» и что проказа, вопреки распространенному (можно сказать, ветхозаветному) заблуждению, передается не так уж просто, – но и от эмоционального потрясения, от вида чужих страданий.

Я соврала насчет того, куда еду, потому что Питер по доброте душевной захотел бы оградить меня от боли. Избавить от бремени. Он захотел бы, чтобы я отвернулась.

Маленькое зло, как сказала Шарлин.

* * *

Из дома я вышла в семь утра – в розовых бриджах и хлопковой блузке без рукавов. Накануне вечером я мучительно размышляла над краеугольным вопросом: что же надеть в лепрозорий? Жаль, рядом не было Стеллы, она бы оценила всю нелепость ситуации.

Разумеется, уже в этот час стояла невыносимая жара. Питер поцеловал меня на прощанье и усадил в такси. Войдя в кабинет Шарлин, я с удивлением обнаружила там Лили. Она скромно сидела на краешке стула, сложив руки на коленях. При виде меня она встала и робко улыбнулась. Сначала я подумала, что ее позвали приглядывать за детьми – вариация моей собственной легенды для Питера, – но Шарлин быстро опровергла это предположение, сказав, что Лили едет с нами.

Нам нужна портниха, чтобы правильно снять мерки, пояснила она.

Затем протянула нам с Лили («Вы же примерно одного размера?») свежевыглаженную армейскую форму: брюки, футболки и куртки. Она даже раздобыла две пары ботинок. Это доктор Уэлти придумал. Он всегда просит ее надевать форму, когда неофициально берет с собой.

На моей футболке, помнится, была фамилия о́Коннор. На футболке Лили – Ди Анджело. Я представила, как двое солдат – щуплые мальчишки – ожидают нашего возвращения, сидя в бараке в трусах и носках.

Мы пошли переодеваться; мне была предоставлена твоя комната на втором этаже – красивая, с французским балкончиком и окнами во двор. Барби была на месте, по-прежнему в белом аозае, а вот шляпа нонла, как я подметила с одобрительной улыбкой, больше не была пришпилена к ее голове. Теперь в лучших вьетнамских традициях шляпа висела у нее за спиной. На кровати лежали две или три мягкие игрушки. Можно было не сомневаться, что каждая имеет насыщенную биографию, которую ты изложишь без запинки, стоит только спросить.

Думаю, в детстве мы были похожи.

Взглянув в зеркало, я почувствовала себя нелепо и спустилась в кабинет Шарлин, готовая к ее фирменному смешку. Но она лишь покачала головой. Они с Лили затянули волосы в хвост, мои же, как всегда, были пышно уложены. Я спала в бигуди и не хотела расставаться с плодами своего дискомфорта.

Шарлин заявила, что мы выглядим как сестры Эндрюс[50] в турне по фронтовым зонам. Затем вручила нам корзинки с подарками и велела идти к машине.

* * *

На улице нас поджидал армейский джип вроде того, который так часто «заимствовала» Шарлин, только с большим красным крестом на брезентовом пологе. Когда мы вышли из калитки, с пассажирской стороны выкарабкался длинноногий Уолли, а с водительской нам навстречу вышел коренастый Доминик. Они забрали у нас корзинки и поставили в кузов. Затем помогли нам самим забраться внутрь: придерживая полог, они подавали нам руку и предупреждали, чтобы мы были осторожнее, словно лакеи, подсаживающие в элегантную тыкву Золушек в армейской форме. Форму они никак не прокомментировали.

Доминик водил машину без маниакального апломба Шарлин. Он чаще сбавлял скорость и даже оглядывался назад, чего Шарлин не делала никогда. С нашего места только назад и можно было смотреть, и пока мы ехали по городу, я видела удивленные лица вьетнамцев – водителей автобусов и такси, мальчиков и девочек, даже целых семей на велосипедах и мотоциклах, когда они останавливались позади нашего джипа и за приоткрытым пологом замечали троих очень странных солдат. Лили не поднимала головы, а Шарлин, подавшись вперед, говорила что-то на ухо доктору Уэлти, так что ловить эти озадаченные, порой насмешливые, а порой враждебные взгляды выпало мне. Последние и побудили меня пригладить свою пышную шевелюру.

На секунду отвлекшись от разговора, Шарлин порылась в кармане и протянула мне резинку для волос:

– Собери свои темные кудри, красавица.

Когда мы выехали на шоссе, Доминик немного расслабился, плечи, вздернутые до самых ушей, опустились, а руки на руле уже не были такими напряженными.

Не знаю, много ли ты путешествовала по Вьетнаму. Даже в те дни нам советовали не выезжать за пределы города. Ты наверняка видела все дежурные достопримечательности. (Я точно помню, что на одной вечеринке твоих родителей мы обсуждали сайгонский зоопарк, а еще пагоду Салой, которая тебе особенно понравилась.) Кроме того, ты ежедневно ездила в американскую школу – на школьном автобусе или в папиной машине. И конечно, была еще дорога из аэропорта. Словом, не знаю, сохранились ли у тебя воспоминания о рисовых плантациях в серебристом тумане, о склоненных крестьянах в поле, о медленно вырастающих из воды азиатских буйволах, неправдоподобно огромных. Из кузова джипа с откинутым пологом я видела все примерно так, как вижу сейчас – в размытой, отдаленной ретроспективе. Вот трущобы и ветхие лачуги в пригороде Сайгона, вот – подальше от города – деревенские дома с соломенными крышами. На смену городским запахам бензина и помоев пришел жаркий, влажный запах мокрой земли и листвы, надвигающегося или закончившегося дождя, иногда разбавленный выхлопными газами. Я будто плыла под водой: влажность, низкие облака, короткие ливни, и прибавь к этому мягкий свет сквозь брезент над головой. Что-то из мира снов – во всяком случае, так мне казалось.

Точно помню одно: вероятно, впервые после выкидыша меня переполняла радость. Радость от того, что я трясусь по этой красивой экзотической стране в компании стольких чудесных людей. Что я – Триша