Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике - Владимир Владимирович Симиндей

Юргена Фрица и американского профессора-астрохимика Эдварда Андерса, без каких-либо серьезных научных оснований отрицавших вину латышских эсэсовцев и сам факт сожжения живьем польских пленных, списывая при этом все злодеяния на немцев и 48-й нидерландский добровольческий танково-гренадерский полк «Генерал Зейффардт» (SS-Freiwilligen-Panzergrenadier-Regiment 48 General Seyffard). И как показательно отрицающие! Оказывается, латышские легионеры СС «всего лишь» 95–150 польских военнопленных «по стандартной процедуре»[318] передали нидерландским коллегам, которых те немедленно расстреляли… Отрицание уничтожения или по меньшей мере соучастия в уничтожении польских военнопленных латышский историк У. Нейбургс строит не только на неких «изысканиях» Андерса, но и почему-то на дневниковой записи командира 1-го батальона 34-го полка 15-й латышской дивизии войск СС майора Юлийса Килитиса, который записал, что лично обругал пленных «за то, что они, будучи поляками, не стыдятся воевать с латышами»,[319] считавшими в довоенное время друг друга друзьями. Однако дальнейшая трагическая судьба пленных поляков никак не вяжется с натяжкой У. Нейбургса, дающего понять, что командир-де их только обругал. Не только…

Оценивая эмоциональный накал и достоверность «оправдательных» пассажей вышеупомянутого американского профессора, следует учитывать особенности его личности: Эдварда Андерса еще в подростковом возрасте в городе Лиепае звали Эдуардом Альперовичем, в 1941 г. сумевшим выдать себя за «истинного латыша» с немецкими корнями (путем фальсификации документов о происхождении матери), адаптироваться в среде антисемитов стать коллаборационистом и даже эпизодически брать в руки оружие, чтобы стеречь изможденных советских военнопленных. Вот что он пишет в своих воспоминаниях: «Тогда в Военном порту два моряка на глазах у измученных заключенных вывалили бочку кислой капусты, которая им показалась испорченной. И эти люди, без всякого самоуважения, накинулись на капусту, как стая изголодавшихся зверей. Меня поразило зрелище, когда один из них на четвереньках бежал с капустой в зубах. Через год десять заключенных работали во дворе нашей конторы под “бдительным” оком шофера нашего шефа. Однажды он дал мне винтовку и попросил полчасика последить за ними, пока он сходит по каким-то делам. До сих пор не могу простить себе, что я не отдал им свой полдник».[320]

* * *

Следует признать, что попытки латвийских властей и официозных историков вывести из-под действия приговора Международного военного трибунала 1946 г. Латышский легион СС как целостную преступную группу не имеют под собой исторических или юридических оснований.

Во-первых, Латышский легион СС в широком смысле, согласно распоряжению Г. Гиммлера от 26 мая 1943 г., включал в себя все латышские соединения в составе войск СС и полиции, большинство из которых в тот период задействовались для осуществления нацистской оккупационной и истребительной политики.

Во-вторых, Латышский легион СС в узком смысле был сформирован на основе добровольных полицейских батальонов, которые в 1941–1943 гг. участвовали в осуществлении холокоста и карательной деятельности в отношении мирного населения на оккупированной германскими войсками территории СССР.

В-третьих, офицерский и инструкторский состав Латышского легиона СС, соответственно, примерно на 90 % и 60 % состоял из добровольцев (за исключением призывников, получивших унтер-офицерские и младшие офицерские звания в ходе ускоренного обучения), часть из которых оставила кровавый след в составе различных подразделений полиции и СД, включая «команду Арайса».

В-четвертых, призывники первой-третьей мобилизации (март 1943 – январь 1944 гг.) имели различные возможности уклониться от службы в дивизиях войск СС без угрозы для своей жизни: выбрать трудовую повинность или вспомогательные подразделения вермахта, а также просто уклониться от призыва, рискуя, как правило, небольшим наказанием, не связанным с расстрелом, – полгода лишения свободы.

В-пятых, подразделения 15-й и 19-й латышских дивизий СС эпизодически совершали военные преступления на территории России, Белоруссии и Польши в прифронтовой зоне.

В этих условиях Латышский легион СС подлежит признанию в качестве преступной группы в соответствии с приговором Международного военного трибунала. Однако под исключения все же попадает отдельная категория лиц, служивших в легионе, а именно: насильственно призванные в рядовой состав в ходе четвертой и последующих мобилизаций (с февраля 1944 г., включая «тотальную»), ранее не поступавшие добровольно на службу в полицейские и иные карательные структуры нацистов и не совершавшие военных преступлений и преступлений против человечества в период германской оккупации, включая период службы в 15-й и 19-й латышских дивизиях войск СС. На это исключение, предоставленное Международным военным трибуналом, могло претендовать менее половины личного состава двух дивизий. Иные поблажки латышским легионерам СС, включая высший командный состав и карателей из «команды Арайса», которые были сделаны в США и других странах Запада после 1945 г., объясняются исключительно конъюнктурой «холодной войны» с Советским Союзом.

Государственная историческая политика Латвии: принуждение к «правильному» прошлому

Начиная с 1990–1991 гг. полный пересмотр представлений о событиях, связанных с периодом пребывания в составе СССР, стал использоваться в Латвии на государственном уровне в качестве инструмента для переформатирования общественного сознания и закрепления новой власти. В основу «национальной» идеологической конструкции был положен тезис латышских эмигрантских кругов о прибалтийских странах как жертвах двух тоталитарных режимов, согласно которому советский режим подавался как «более опасный и худший» для титульных балтийских народов, чем нацистский.

Следует отметить, что концепция «советской оккупации» Латвии послужила оправданием для лишения значительной части населения страны политических и ряда экономических прав. Специфический институт массового «негражданства» является одной из основ созданного в Латвии политического режима, что не может не оказывать влияния на официальную историческую науку. Об этом в 2005 г. недвусмысленно заявила председатель комиссии по иностранным делам Сейма Латвии Вайра Паэгле: «Если мы отказываемся от концепции оккупации, то ставим под угрозу нашу политику в отношении гражданства, в отношении неграждан и их прав и других ключевых вопросов. Понятно, что на такой шаг мы пойти не можем».[321]

Идеологические основы, которыми руководствуется официальная латвийская историческая наука, документально закреплены в ряде политико-декларативных актов органов власти, к которым следует отнести декларации Сейма «Об оккупации Латвии» от 22 августа 1996 г.,[322] «О латышских легионерах во Второй мировой войне» от 29 октября 1998 г.[323] и «Об осуждении осуществлявшегося в Латвии тоталитарного коммунистического оккупационного режима СССР» от 12 мая 2005 г.[324] Эти документы сохраняют свое действие до сих пор.

В частности, в декларации «Об оккупации Латвии» утверждается, что «все время оккупации СССР целенаправленно осуществлял геноцид против народа Латвии, тем самым нарушая Конвенцию о недопущении геноцида и осуждении за него от 9 декабря 1948 г.… Руководство СССР целенаправленно наводнило Латвию сотнями тысяч мигрантов и с их помощью пыталось уничтожить идентичность народа Латвии».[325]

Адекватность употребления международно-правового понятия «геноцид» и самодельно-политического определения «уничтожение идентичности народа Латвии» в контексте советской политики, полагаю, уважаемые читатели оценят сами. Представления латвийского политикума о