Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике - Владимир Владимирович Симиндей

сущности и содержании понятия «геноцид», вероятно, мотивированы не познаниями в истории права, а политическим заказом. Трудно представить, что все голосовавшие «за» депутаты не знают происхождение термина «геноцид», соединяющего в себе греческое слово genos, что означает «род, племя», с латинским caedo – «убиваю». Рассуждения о сталинских депортациях также самым очевидным образом противоречат Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г., определившей преступные действия, «совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу». Напомним, что сталинские депортации и иные репрессии достойны суровой моральной оценки, но вовсе не подпадают под точно очерченные расовые и прочие критерии конвенции, так как носили социально-политический характер.

В декларации «О латышских легионерах во Второй мировой войне» заявлено, что «в тридцатые годы ХХ века в Европе сформировалось два больших тоталитарных террористических государства. Реализация агрессивных целей этих государств началась с подписания так называемого пакта Молотова – Риббентропа, в результате которого была ликвидирована государственная независимость Латвийской Республики и ее попеременно оккупировали как СССР, так и Германия».[326] В этой же декларации предпринимается попытка преуменьшить нацистские преступления, ретушировать память о жертвах нацистского геноцида и глорифицировать латышских легионеров войск СС из числа добровольцев: «Действительно, некоторая часть граждан Латвии вступила в латышский легион добровольно, но это произошло потому, что СССР в 1940–1941 годах осуществлял в Латвии геноцид. Сотни человек были расстреляны без приговора суда, десятки тысяч депортированы в отдаленные районы СССР. Германия также в это время допускала военные преступления и геноцид в Латвии, однако они затронули граждан Латвии в многократно меньших объемах. Поэтому некоторые граждане Латвии считали, что, вступая в легион, они защитят себя и свои семьи от новых массовых репрессий со стороны СССР, которые позднее действительно последовали». Этим документом правительству Латвии вменяется в обязанность «заботиться об устранении посягательств на честь и достоинство латышских воинов в Латвии и за рубежом».[327]

Здесь уместно заметить, что к добровольцам можно отнести до 20 % личного состава Латышского легиона СС (на конец 1944 г.), включая практически всех офицеров. Добровольцами также следует считать служащих латышских полицейских батальонов, включенных в состав Латышского легиона СС.[328] Далее в этой парламентской декларации безапелляционно утверждается: «Целью призванных и добровольно вступивших в легион воинов была защита Латвии от восстановления сталинского режима. Они никогда не участвовали в гитлеровских карательных акциях против мирного населения».[329] Однако историкам известно, что в состав Латышского легиона СС в конце войны влился и персонал «Латышской вспомогательной полиции безопасности» СД во главе с Виктором Арайсом, специализировавшейся на осуществлении нацистской истребительной политики, включая холокост. Да и относительно соучастия непосредственно латышских легионеров СС в нацистских преступлениях против мирного населения и военнопленных на территории России, Белоруссии и Польши также имеются свидетельства. Так, согласно архивным документам, в карательной операции против партизан и мирных жителей Ушачско-Лепельской зоны на территории Белоруссии (апрель – май 1944 г.) участвовали не только 2-й Лиепайский и 3-й Цесисский полицейские полки (остатки которых позднее включили в дивизии Ваффен-СС), но и подразделения 15-й гренадерской дивизии войск СС (1-я латышская).[330]

Концепция «советской оккупации», не говоря уже о «советском геноциде», является ложной (как минимум – спорной), на что неоднократно обращалось внимание российскими историками и правоведами.[331] Однако в Латвии эти историко-идеологические концепции утверждены на государственном уровне, что не могло не оказать вненаучного инструментального воздействия на деятельность латвийских историков, представителей других гуманитарных и социальных наук.

Важно понимать, что «оккупационная риторика» в адрес Москвы является для официальной Риги краеугольным камнем в трех специфических сферах:

1) сохранение института «неграждан», отсутствующего где-либо в современной Европе (за исключением почти идентичной ситуации в Эстонии);

2) проведение дискриминационной политики по отношению к русскоязычному населению страны (в том числе и граждан Латвии, и постоянно проживающих на латвийской территории граждан России);

3) выдвижение историко-политических и материальных претензий к современной России, в том числе на международно-политических и международно-правовых площадках (ОБСЕ, ЕСПЧ, Европарламент, диалог «Россия – ЕС» и др.).

С целью «обоснования» сформулированных на государственном уровне историко-идеологических тезисов в Латвии и была создана сложная система учреждений, осуществляющих интеллектуальное «сопровождение» концепций «советской оккупации» и «советского геноцида».

* * *

Инфраструктура государственной исторической политики в Латвии включает в себя множество взаимодополняющих элементов с государственным и неправительственным статусом, поддерживаемых титульными СМИ и подпитываемых из латышских эмигрантских кругов (с учетом смены поколений в эмиграции, последний фактор носит затухающий характер).

Кроме институциональной подготовки, топонимических изменений в названиях улиц и площадей было произведено также «присвоение времени» как часть своего рода мифологического освоения истории.[332] Так, 9 мая как День Победы официально не только не отмечается в Латвии, но и отрицается, противопоставляется как 8 мая, так и 14 июня (День памяти жертв коммунистического террора 1941 г.).

Механизм перелицовки фактов по лекалам официальной идеологии в Латвии обеспечивается следующими составными частями. Главным «приводным ремнем» официальной Риги, призванным идеологически оформить и фактологически наполнить «оккупационную» риторику, используемую для выдвижения исторических и финансовых претензий к современной России, а также для обоснования дискриминационной политики в отношении русских в Латвии, является созданная 13 ноября 1998 г. Комиссия историков при президенте Латвии. В состав комиссии из 11 членов во главе с археологом, профессором А. Цауне (в настоящее время комиссия состоит из 14 человек, председательствует академик Латвийской Академии наук, профессор И. Фелдманис)[333] вошел также советник президента Латвии по вопросам истории А. Зунда (покинул этот пост в июне 2012 г. «по сокращению штатов», в конце сентября назначен сопредседателем совместной с Россией комиссии историков вместо И. Фелдманиса). «Президентские историки» активно сотрудничают с МИД Латвии, а также с Министерством образования и науки, готовя базу для составления новых учебных пособий и в целом влияя на школьное преподавание истории. Для придания весомости результатам исследовательской и пропагандистской работы Комиссии были привлечены ученые из ряда стран, получившие статус зарубежных членов, из которых, однако, далеко не все активно участвуют в работе.

Деятельность комиссии с 1998 г. выстраивалась по пяти основным направлениям, охватывающим эпохи с 1940 по 1991 г. (руководители рабочих групп – Ирене Шнейдере, Айварс Странга, Инесис Фелдманис, Хейнрихс Стродс, Дайна Блейере). Ключевыми задачами данной структуры стали обеспечение официальных лиц тезисами для «оккупационной» риторики и презентация на международной арене тематики «преступлений против человечества в Латвии в период советской и нацистской оккупаций»; при этом акцент делался на «преступлениях советского тоталитаризма» – с намерением доказать «равенство» двух режимов с точки зрения преступности их идеологии и практики, но при «более тяжких» последствиях для латышей именно