Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Задача исторического момента, задача революционной творческой мысли заключается в том, чтобы избавить Россию и от разрушительной коммуны, и от кровавой кавеньяковщины, чтобы примирить справедливые требования социализма с бытовыми условиями русской народной жизни, с заветами народной совести[673].

Исторические аналогии с эпохой Революции 1848 года находили и авторы, защищавшие большевиков. Министр земледелия и видный лидер эсеров В. М. Чернов указал, что подготовка демонстрации не была попыткой «самого настоящего заговора», как показалось многим, а лишь «неуравновешенным волевым импульсом людей, очертя голову пустившихся по течению». Автор называл это «анархиствующим бланкизмом» по имени французского революционера Огюста Бланки, известного заговорщика и организатора антиправительственных восстаний[674].

Действия большевиков вызывали ассоциации с Бланки и у сотрудника плехановской газеты «Единство». Правда, сравнение было не в пользу «ленинцев»: в отличие от французского революционера они не могли стать «маховым колесом революции». Автор отмечал, что демонстрация в Петрограде могла привести к «кровавым схваткам на улицах и оказаться прологом гражданской войны». Он проводил параллели с Июньскими днями 1848 года, когда разгром стихийного выступления привел к окончанию революции[675].

«Рабочая газета» писала, что «ленинцы» как бы брали на себя роль буржуазии 1848 года, подталкивающей пролетариат к восстанию для его расстрела генералом Кавеньяком[676]. Через несколько дней в статье «Ищут Кавеньяка» меньшевистское издание смягчило оценку большевиков, но выразило опасения, что «ленинские эксперименты» могут породить у обывателей «тоску по бравом генерале, который, подобно Кавеньяку, подавившему парижских рабочих в июне 1848 года, сможет утопить в крови нашу революцию»[677]. Если 10 июня меньшевики заявляли, что «ленинцы» играют роль Кавеньяка, провоцируя выступления рабочих и тем самым подготавливая их расстрел, то теперь они утверждали, что большевики своими действиями создают у «обывателя» «панический страх перед революцией», благоприятствующий появлению Кавеньяка.

Не случайно в первые дни после несостоявшейся демонстрации газеты называли произошедшее «провокацией»[678]. «Речь» писала 11 июня: «Провокация предателей революции не удалась»[679]. Большевики, подобно провокаторам царской эпохи, подстрекали своих сторонников к преступным действиям, чтобы, как и в Июньские дни 1848 года, подставить под пули ничего не подозревающих рабочих и солдат. За этим расстрелом должен последовать крах революции и возрождение монархии — пусть и в новой форме.

Помимо «провокации», газеты писали о подготовке «восстания», «заговора», «выступления», «мятежа», «бунта»[680]. Реже встречалось описание событий как «смутных дней» или «смуты»[681]. С таким текстом, набранным большим шрифтом на первой странице, вышла 11 июня массовая «Газета для всех». Ниже был напечатан портрет Ленина с подписью: «Герой смуты»[682].

Появились публикации, назвавшие несостоявшуюся демонстрацию «призраком гражданской войны»[683]. Это выражение рождало неопределенный эмоциональный образ чего-то зловещего, картину надвигающейся на общество смертельной, ужасающей опасности. Подобный образ не утверждал напрямую идею неизбежности гражданской войны, но скорее служил эмоциональным предупреждением о возможных последствиях текущего кризиса.

Большинство газет сходились во мнении, что Всероссийский съезд Советов своими действиями буквально предотвратил гражданскую войну[684]. Издания разной ориентации делали этот вывод, несмотря на различия в идеологических подходах и политических предпочтениях; общее чувство опасности объединило авторов, которые дискутировали по иным вопросам.

Авторы газетных статей не только утверждали, что демонстрация могла вызвать гражданскую войну[685], но и обвиняли большевиков в ее сознательной подготовке[686]. Правый меньшевик С. А. Кливанский считал, что «ленинисты сбросили маски и перешли от слов к делу». Их демонстрация была сигналом к гражданской войне, которая создала бы в Петрограде «диктатуру Ленина»[687]. Сотрудник «Петроградской газеты» назвал несостоявшуюся манифестацию попыткой устроить «якобинский переворот» и приглашением устроить резню на улицах[688]. Крупные несоциалистические газеты («Русское слово», «Раннее утро», «Утро России», «Русские ведомости») призывали к борьбе с большевиками, называя их изменниками и врагами родины и революции[689].

Националист В. В. Шульгин в те дни писал, что организация вооруженной демонстрации означала фактическое объявление гражданской войны по приказу Германии[690]. По городу разъезжал автомобиль правой организации «Военная лига», разбрасывавший воззвания: «Поймите, что в нашей контрреволюции и междоусобной, братоубийственной резне — единственное спасение Германии, спасение династии Гогенцоллернов»[691]. В целях патриотической мобилизации авторы листовки пытались связать внешнюю и внутренние угрозы. Националисты и сторонники войны до победы описывали внутренний конфликт как дело рук внешнего врага, борьба с противниками наступления на фронте приравнивалась к борьбе с Германией. Это должно было санкционировать применение насилия против оппонентов.

Резолюции, содержавшие протесты против левых социалистов, возбуждающих население к «братоубийственной гражданской войне», публиковались в «Известиях»[692], «Рабочей газете»[693], «Деле народа»[694]. Подобные послания адресовались и военному министру А. Ф. Керенскому. Так, собрание солдат и офицеров 2-го дивизиона 1-й запасной тяжелой артиллерийской бригады в резолюции, принятой 10 июня, обещало ему:

…по первому Вашему велению, защищать страну со всей нашей силой как на ее границе, так и внутри от ее врагов, подавляя в зародыше контрреволюционные попытки, исходящие из лагеря безответственных политических авантюристов, толкающих страну к Гражданской войне, что гибелью отзовется на завоеваниях демократии, защитникам и водителем коей Вы являетесь[695].

Порой встречались и прямые противопоставления военного министра Керенского Ленину, который олицетворял угрозу гражданской войны. Анонимный солдат батальона смерти в письме в Петроградский Совет заявлял: «Провокаторам нужна гражданская война, которые склоняли темный народ к сепаратному миру». Письмо завершалось выражением преданности «вождю»: «Я старый мужик крестьянин отнятой от сохи всегда безропотно буду исполнять приказы нашего верховного вождя Керенского, а не Ленина и его товарищей»[696]. Репрезентация «ленинцев» как сторонников гражданской войны служила задачам политической мобилизации сторонников наступления[697].

Конституционные демократы описывали левых радикалов как подстрекателей гражданской войны, распространяя критику и на умеренных социалистов. «Речь» обвиняла эсеров: «Кто же готовит контрреволюцию: те ли, кто требует прекращения анархии, которая вызывает столь широкое недовольство, или же те, кто попустительствует ей и доводит дело до самосуда, заканчивающегося гражданской войной?» К числу «попустительствующих» газета относила и «Дело народа», главное издание социалистов-революционеров, возлагая ответственность и на эту партию[698].

С целью предотвращения гражданской войны кадеты требовали разоружить красную гвардию: «…кому дорога судьба русской революции, тот должен настойчиво требовать, чтобы оружие было возвращено войскам; чтобы была устранена опасность гражданской войны»[699].

Об угрозе гражданской войны писали и меньшевики, которые все же видели главную опасность справа: автор «Рабочей газеты» полагал, что «ленинцы» прокладывают дорогу контрреволюции, которая хочет спровоцировать гражданскую войну. Большевики в этой трактовке не вызывали внутренний конфликт