Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

В агитации большевиков, по крайней мере в агитации устной, лозунг превращения империалистической войны в гражданскую расценивался как призыв к прямому и немедленному действию; так, по крайней мере, выступления членов партии излагались в прессе. В газетах встречаются примеры речей, в которых предлагалось развернуть солдатские штыки, направленные в сторону немцев, против «буржуазии»[741].

Идея превратить войну с внешним врагом во внутреннюю борьбу отразилась в солдатских лозунгах: во время демонстрации лозунги патриотической мобилизации порой буквально выворачивались наизнанку. Например, 18 июня в Петрограде участники шествия несли плакаты «Война до полной победы над буржуазией!»[742]. 25 июня на митинге рабочих и солдат Ораниенбаума была принята резолюция с требованием к местному Совету «исполнить свой долг и перейти в наступление против буржуазии»[743]. В другом решении того же митинга заявлялось: «…германские и другие народы нам не враги… А наши враги — капиталисты всех стран. Поэтому мы не отвергаем войну, но только с капиталистами всех стран»[744]. Резолюция митинга солдат 2-го пулеметного полка, принятая 30 июня, гласила: «Вперед к миру и войне с международным капиталом!»[745]

Многие газеты с восторгом встретили начало наступления на фронте 18 июня, утверждая, что тем самым наносится удар по большевикам, стремившимся вызвать гражданскую войну и «смуту»[746]. Кадетская «Речь» уверяла, что наступление и патриотические демонстрации в тылу нанесли «внутреннему врагу — большевизму — не менее тяжкий удар, чем врагу внешнему»[747]. По логике «Маленькой газеты», наступление на фронте било по Германии, которая считала, что в России ей удалось с помощью своих «агентов» «внести смуту в страну и разложение в войска»[748]. «День» сообщал, что некоторые ударные батальоны направлялись на фронт под лозунгом: «Долой Ленина»[749]. В этой логике наступление, которое воспринималось первоначально как успешное, предотвращало гражданскую войну и подрывало позиции ее сторонников.

И. А. Гофштеттер опубликовал в консервативном «Новом времени» статью «Две победы». Он считал, что успешное наступление продемонстрировало: «Преступные призывы к изменническому миру с внешним врагом и к гражданской войне внутри государства не возымели влияния над страной». По мнению журналиста, во внутренней политике нужны те же принципы, что и на войне: дисциплина и твердая власть; без них законное стремление к самостоятельности превращается в сепаратизм, реформы в анархию, свобода в насилие, равенство в диктатуру, братство в «междуклассовую рознь и кровавую войну»[750].

Утверждение, что наступление на фронте ударило по «внутреннему врагу», было отчасти справедливо. Большевики негативно оценивали начало военной операции, считая, что она повредит международной борьбе за мир. Газета Военной организации большевиков отмечала, что продолжение боевых действий лишь затягивает войну, но не служит ее скорейшему окончанию[751]. Н. И. Бухарин, выступая на VI съезде партии, заявил, что наступление сорвало «налаживавшееся единство между пролетариатом разных стран» и укрепило «гражданский мир» в Германии, который было «лопнул по всем швам»[752].

Некоторые газеты связывали начало наступления и активизацию антиправительственных сил. Уже на начальной стадии военных операций члены группы «Единство», призывавшие правительство и все «демократические организации» принять меры к прекращению «братоубийственной войны внутри страны», доказывали, что «ленинцы» мешают успеху наступления[753]. Массовая «Газета-копейка» заявляла, что «товарищи-циммервальдисты» стремились оказать помощь теснимым немцам, вызывая «братоубийственную войну в стране»[754].

Впрочем, не одних только большевиков обвиняли в открытии «внутреннего фронта». «День» писал о двух наступлениях: на внешнем и на внутреннем фронтах. Пока российская армия атаковала немцев, в самой стране кадеты начали поход против Советов; этого газета опасалась больше, чем внешнего противника[755]. Под «внутренним наступлением» имелись в виду патриотические манифестации, начавшиеся 19 июня; они сопровождались арестами ораторов, выступавших против наступления на фронте[756]. Кадеты стремились воспользоваться патриотическим подъемом, чтобы изолировать и ослабить своих оппонентов: не только большевиков, но и вообще всех социалистов. «Дело народа» призывало к одновременному наступлению на обоих «фронтах», опасаясь распространения контрреволюционной агитации «буржуазии» на фоне военных успехов[757].

Таким образом, многие газеты писали о внутреннем «втором фронте» борьбы с Германией, но для одних это означало борьбу с социалистами, прежде всего с социалистами радикальными, а для умеренных социалистов это был фронт борьбы с российской «контрреволюцией».

Начало наступления и известия о первых победах, порой преувеличенные, породили у части современников надежду на восстановление порядка внутри страны. Командующий Московским военным округом полковник А. И. Верховский писал в дневнике: «Как сквозь внезапно рассеявшийся туман, глянуло на нас радостное солнышко — победа 18 июня… Какое счастье победа! Она сразу дала смысл всей нашей работе в тылу, подняла веру в счастливое окончание войны»[758]. Тем сильнее была фрустрация после провала наступления. «Уже сегодня стыд и боль, как после удара хлыстом… Как-то не хочется жить и думать. Руки опускаются», — писал полковник 25 июня[759]. Соединение радости и надежд на победу со стыдом, страхом поражения можно встретить и в других свидетельствах современников. Случаи кровавых столкновений в тылу усиливали эти эмоции, но главное внимание многих авторов дневников летом 1917 года было сосредоточено на военных действиях на фронте[760].

Даже события 3–5 июля в Петрограде рассматривались через призму продолжающихся боевых действий. Подробнее об Июльских днях рассказано в следующем параграфе; здесь же хотелось бы подчеркнуть их значение в контексте обсуждения вопроса о военных действиях на фронте. Совместное воззвание ВЦИК и Исполкома Совета крестьянских депутатов интерпретировало вооруженную демонстрацию как стремление разжечь «междоусобие» в рядах «демократии» и как предательство революционной армии, которой был нанесен удар в спину[761]. Многие газеты в те дни писали о событиях в Петрограде как о «гражданской войне», смысл которой заключался в том, чтобы помешать победе над Германией[762]. Отсюда было недалеко до объявления столкновений в столице «германской провокацией»[763].

«Воля народа» также утверждала, что столкновения в Петрограде и провал наступления произошли не без содействия агентов Германского штаба[764]. «Единство» тоже не считало это совпадение случайным: немецкие агенты-де воспользовались большевизмом в своих целях, как им пользовалась прежде царская охранка[765]. Г. В. Плеханов был уверен, что последователи «Правды» сеяли «внутреннюю смуту» и «развращали армию» в полном согласии с планами Германского штаба и на немецкие деньги[766].

«День» писал, что, пока в столице в полном боевом порядке и под руководством «опытных заговорщиков» полки переходили в политическое наступление, на фронте боевые части сдавали позиции без сопротивления. События на фронте и в Петрограде описывались