Искупление - Элис МакДермотт

Мы сидели бок о бок на бортике бассейна спортивного клуба. Как сейчас помню: она смотрит на меня поверх загорелого веснушчатого плеча, блестящего от детского масла, наши ноги болтаются в голубой воде. Ее волосы по-девичьи собраны в хвост (она только что играла в теннис), на вздернутом носу большие солнечные очки. Такая изящная в черном купальнике. Утонченная. Я заметила, что ступни у нее маленькие, с очень высоким подъемом.

Она рассмеялась – на этот раз над собой. Вокруг нас были тела детей, в основном из семей американцев и европейцев, малыши в драпировках пляжных полотенец, их плещущиеся старшие братья и сестры (где-то среди них и вы с Рэнсомом), нервные подростки, одергивающие мокрые купальные костюмы и бросающие друг на друга взгляды.

Были там и тела женщин, в это время дня в основном жен: скромные купальники и большие солнечные очки, стрижки, как у Барби, и тапки-вьетнамки; они лежали тут и там на шезлонгах вокруг бассейна или неспешно плавали в его дальнем конце. Слепящее солнце, и бесконечная жара, и дребезжащий рок-н-ролл из радиоприемников – вот какими были те длинные, праздные полуденные часы. Праздные для меня – Шарлин редко можно было увидеть у бассейна. Вы, дети, обычно приходили с няней или с другой американской семьей.

Помню, я льстила себе мыслью, что она заглянула туда поговорить со мной.

– Тем вечером, – продолжала Шарлин, – я торговалась яростнее, чем самый наглый лавочник на Центральном рынке. В машине, по дороге в кинотеатр. Я предложила Богу все. Если существует духовный эквивалент бесконечного минета, я его предложила.

Она снова рассмеялась и пихнула меня локтем в бок. Я выдавила смешок.

На подъезде к кинотеатру царил хаос. Полиция, одна или две кареты «скорой помощи». Улицу уже оцепили, и последние несколько кварталов ей пришлось бежать. Туфли она скинула, и чулки быстро порвались. В воздухе запах гари. Крики, но в то же время все как будто замерло. Кругом неразбериха. Осколки стекла. Ей почудилась кровь на тротуаре. Скорее всего, это была грязь. В темноте не разберешь. Ей почудились клочья одежды.

Она искала в толпе своих близнецов – искала вас в этом хаосе.

Шарлин обежала все улицы и переулки, которые не перекрыли, но безуспешно: куда отправили раненых, было неизвестно. Прихрамывая, ноги ободраны в кровь, она побежала обратно к машине. Там ее ждал Кент – смеялся над чем-то с мужчиной, который ее подвез. Увидев Шарлин, они замолчали. Наверное, она была похожа на сумасшедшую.

– С ними все хорошо, – сказал Кент. – Их здесь нет. Они никуда не ходили. У Рэнсома прихватило желудок, и они остались дома.

Он обнял ее, возможно слегка раздраженно, слегка нетерпеливо, слегка стыдясь своей истеричной жены перед другим мужчиной – американцем, привезшим ее сюда. Затем повторил, будто разговаривая с неразумным ребенком:

– Их здесь нет, Шарлин. Успокойся. Говорю же, они в безопасности.

– Дома, в безопасности, – сказал другой мужчина и похлопал ее по плечу.

Конечно, я с самого начала знала, о ком речь. Я видела его в городе после нашей поездки в лепрозорий. Он привел себя в порядок – ногти вычищены и пострижены, рубашка и брюки выглажены. В волосах, вымытых и причесанных, больше седины, чем мне запомнилось. Я не заговаривала с ним, а он либо не замечал меня, либо не помнил, либо делал вид, что не помнит, когда мы с Питером проходили мимо на шумном приеме и позже, на пикнике, где он увлеченно беседовал с несколькими мужчинами.

Я мельком видела его за столиком в отеле «Мажестик». На улице, где он ловил такси.

Просто высокий загорелый американец, каких в Сайгоне полно, в руках пакеты с покупками, кожаный портфель, сумка для гольфа.

– Я его видела, – сказала я Шарлин. – Он постриг ногти.

Шарлин кивнула:

– Да. Он умеет за собой следить.

Она и с ним целовалась, подумала я. Вот какая я была невинная.

Мы так и сидели рядышком, Шарлин – в черном слитном купальнике, я – в раздельном, скромном по сравнению с французскими бикини, которые носили европейки.

Я чуть не застонала от зависти при мысли о том, как хорошо служит Шарлин ее веснушчатое тело: трое чудесных детей, Кент, Уолли, теперь еще (я была в этом уверена) грязный, красивый полковник, сам Дьявол.

– У нас тут намечается одна сделка, – сказала Шарлин.

Мы смотрели на солнечные блики на воде, на темные мокрые головы кричащих детей, на серьезные, с округленными рыбьими ртами лица пловчих – праздных жен в резиновых шапочках, усыпанных пластиковыми пионами, ромашками, тюльпанами. На секунду я представила, будто брызгающиеся дети и решительно рассекающие воду женщины связаны между собой. Будто дети – это икра в пенном шлейфе матерей.

– Мне нужно твое мнение по одному вопросу, – протянула она, не поворачивая головы.

Эту же фразу она произнесла у себя в кабинете, когда показывала мне игрушечную шляпу нонла. Я уже знала, что на самом деле мое мнение ей не нужно.

Она спросила, помню ли я Фан, подругу Лили, которая помогает ей с шитьем. Я сказала, что помню: пропавший без вести муж, его немощные родители, двое маленьких детей. Бескорыстие Лили, которая делится с ней работой. «Милая Лили», – должно быть, сказала я.

– Она теперь вдова, эта Фан, – продолжала Шарлин. – Недавно ей сообщили, что ее муж разбился на мотоцикле. Во всяком случае, так говорит Лили. – Шарлин пожала плечами. – Я не стала задавать вопросы. Сдается мне, он был сочувствующим.

– Бедная девочка, – сказала я.

– Это еще не все. Она беременна. На восьмом месяце.

На этих словах я, по-моему, слегка отпрянула. Зависть впилась в глотку ржавым крючком.

– Фан недавно заносила мне одежду для Барби, и мы разговорились. Она и английский знает неплохо, но французский у нее безупречен. Так вот, они с мужем копили деньги – хотели открыть свое небольшое ателье. Даже успели договориться о покупке нескольких «Зингеров» по очень хорошей цене – по программе коммерческого импорта, которую так ругала наша Мэрили. Но когда муж пропал, все их планы расстроились. Теперь она точно знает, что он не вернется, а у нее ребенок на подходе. И надо заботиться о родных.

Очки Шарлин блестели на солнце, в них отражалась вода с черными складками волн, с изломами человеческих тел.

– И вот она спросила у меня, застенчиво так, не знаю ли я какую-нибудь американскую пару, которая хотела бы усыновить ребенка.

Кажется, я снова отпрянула. Но Шарлин это ничуть не смутило.

– Он, – по интонации я сразу поняла, о ком речь, – одну такую