Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике - Владимир Владимирович Симиндей

Одним из самых значительных политических событий в истории межвоенной Латвии является государственный переворот 15 мая 1934 г. и установление авторитарной националистической диктатуры Карлиса Улманиса (1934–1940), увенчавшей период независимого государственного строительства по итогам Первой мировой войны. Вокруг фигуры латышского «вадониса» (вождя) создано немало национальных мифов – в латышском сегменте латвийского общества распространено, например, представление о «благословенных улманисовских временах».[429] Однако фигура премьер-министра, военного министра, министра иностранных дел, министра сельского хозяйства и, наконец, самоназначенного президента Латвии К. Улманиса (с 1936 г.) до сих пор вызывает острые споры в местной исторической публицистике. Высокий градус дискуссии определяется тем, что он не только стоял у истоков «буржуазной» государственности в 1918 г., но и принял непосредственное участие в свертывании этого проекта летом 1940 г., сдав Латвию чуть ли не «под расписку» сталинскому спецуполномоченному, заместителю председателя СНК СССР Андрею Вышинскому. Один из основных вопросов рефлексии заключается в том, насколько установление и поддержание недемократического режима в форме личной диктатуры, при всей националистической риторике, на самом деле способствовало сохранению национального государства в реалиях конца 1930-х гг.

В 2012 г. латвийские историки под эгидой Латвийского национального архива и Общества архивистов Латвии предприняли попытку издания фундаментального труда, призванного на основе отбора и анализа документов, в значительной степени ранее не опубликованных, решить следующие задачи: «проанализировать полное, по возможности, всестороннее собрание источников по этой теме, характеризуя настроения накануне переворота, пытаясь реконструировать развитие событий, а также отмечая важнейшие события и настроения общества после переворота» (с. 7). В издании «Переворот. События 15 мая 1934 г. в источниках и исследованиях» содержатся четыре обзорные статьи известных латвийских историков и 286 документов, отобранных в репрезентативных и иллюстративных целях (архивные документы латвийского происхождения, воспоминания участников событий, публикации того времени, переписка иностранных дипломатов с внешнеполитическими ведомствами своих стран о латвийском государственном перевороте).

В эссе доктора истории Вальтера Щербинскиса «Переворот 15 мая 1934 г.: причины, ход и последствия» дан историографический обзор проблематики на основе анализа эмигрантских, советских и постсоветских публикаций. В обзоре подчеркивается общность судьбы Латвии с другими европейскими государствами, где также произошли государственные перевороты и были установлены диктатуры, причем раньше Латвии (например, в Польше, Литве, Эстонии). Также разбирается фактор личности Улманиса, влияние внутренних и внешних обстоятельств переворота (тяга к авторитарной власти, изъяны парламентской демократии, нерешенность серьезных социально-экономических проблем, европейская мода на тоталитаризм и авторитаризм, внутрилатвийская «конкуренция заговоров» ультраправого и левацкого толков, страх Улманиса перед провалом на следующих парламентских выборах или угрозой вмешательства извне, политические амбиции военных и айзсаргов[430]). Автор утверждает, что реальной угрозы «альтернативных» переворотов как со стороны ультраправых группировок, так и социал-демократов или коммунистов-подпольщиков на май 1934 г. не существовало, либо она контролировалась Улманисом и его окружением, использовалась для оправдания подготовки своего переворота. Автор отмечает, что «техническая сторона [переворота] была тщательно продумана и подготовлена», его невозможно было сымпровизировать за короткое время (с. 49). Вопреки существующему мифу о том, что главную роль в силовом обеспечении установления авторитарного режима играла военизированная организация айзсаргов, анализ документов и свидетельств приводит Щербинскиса к пониманию того, что «техническую сторону осуществления переворота гарантировало активное участие армии и лояльность полиции» (с. 50). Несмотря на бескровность переворота и благосклонное принятие нового режима многими жителями, особенно на селе, автор приводит утверждение видного эмигрантского исследователя Э. Дунсдорфа о том, что 15 мая раскололо народ больше, чем любое другое событие в истории Латвии.[431] Вместе с тем как раз последствия в подразделе данного эссе «После переворота – формирование нового порядка» (с. 43–49) разобраны фрагментарно: пунктиром прослежены лишь репрессии в отношении политических оппонентов и подозрительных лиц, тогда как правовые, институциональные, административные, социально-экономические последствия описаны весьма слабо. Также не отражена, на наш взгляд, глубина влияния националистической диктатуры Улманиса на положение этнических меньшинств и социальную структуру общества, обойдено молчанием применение модных в 1930-е гг. фашистских идеологем и практик (этатизм, вождизм, алармистский национализм, корпоративизм, антикоммунизм и антидемократизм).

Доктор истории Эрикс Екабсонс подготовил вводную статью «Реакция за рубежом на переворот 15 мая 1934 г. в Латвии», в которой предпринял попытку проанализировать и систематизировать зарубежные отклики на установление в Латвии диктатуры. Разбор оценок предваряется небольшой и небесспорной «политинформацией» об изъянах установившейся после Первой мировой войны системы международных отношений, которую автор, вслед за польским историком Славомиром Дембским,[432] предпочитает именовать не Версальско-Вашингтонской, а «Версальско-Рижской системой» (с. 58). Екабсонс выделяет интерес организаторов улманисовского переворота к реакции на установление нового порядка в Латвии как со стороны великих держав (автор их перечисляет в следующем порядке: Германия, СССР, Великобритания, Франция, США), так и соседей по Балтийскому морю (Эстонии, Польши, Литвы, Финляндии, Швеции). Тестирование отношения к перевороту у «малых» соседей не в последнюю очередь было связано с тем, что «[их] реакция была важна с точки зрения взаимного сотрудничества в будущем в поисках общей безопасности в регионе», тогда как «отношение других европейских стран, хотя и считалось важным, не вызывало столь большого интереса. Исключениями были влиятельная на международной арене в отношении великих европейских держав фашистская Италия и международные организации» (с. 59).

Реакцию нацистской Германии автор оценивает как изначально позитивную, но со временем – более сдержанную. Берлин был доволен «репрессивными шагами против социал-демократов и, что еще важнее, против левых еврейских организаций, а также созданного евреями Комитета по бойкоту германских товаров и услуг»[433] (с. 60). Нацистов также привлекала сама форма переворота, но его латышское националистическое содержание вызывало настороженность из-за опасений за дальнейшее положение латвийских немцев. Тем не менее, как отмечал начальник отдела прессы МИД Латвии Янис Сескс, руководивший делегацией латвийской прессы во время поездки в Германию сразу после путча (16–25 мая 1934 г.), общавшиеся с ним немецкие предприниматели считали, что «латыши также совершили национал-социалистический переворот и тем самым находятся в политико-духовном родстве с немецкими национал-социалистами» (с. 61). При этом написанное Екабсонсом не добавляет ясности в вопросы о том, в какой мере германские нацисты были образцом для подражания в установлении националистической диктатуры в Латвии или же подталкивали к этому, а также насколько они были осведомлены о готовящемся в Риге перевороте. Автор ограничивается кратким упоминанием о продолжительном визите Улманиса в Германию в 1933 г., да и то в контексте критики советской историографии, которой было «выгодно отражать связь организованного К. Улманисом переворота с Германией» (с. 60). Известный факт беседы резидента германской разведслужбы в Риге Эрнста Мунцингера с Улманисом (депеша в Берлин от 4 апреля 1934 г.), в ходе которой будущий диктатор рассказал о потенциальных