Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

лидеров кадетов звучали скорее примирительно. В. Д. Набоков выразил надежду, что «внутренняя междоусобная рознь» будет преодолена[943]. Ф. И. Родичев призывал к «национальному единству», осуждая разговоры о «внутреннем буржуазном фронте» и предостерегая от «гражданской войны»[944]. П. Н. Милюков прямо подчеркнул необходимость «социального мира»[945].

Самой провокационной стала речь генерала А. М. Каледина, выступавшего от имени казачьих войск. В отличие от предшествующего ему сдержанного выступления Верховного главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова атаман Войска Донского призвал «все живые силы страны к объединению», но при этом высказался за полное запрещение митингов, собраний «с их партийной борьбой и распрями», установление жесткой дисциплины на фронте и в тылу, восстановление власти военных начальников и полную ликвидацию Советов и комитетов[946].

После Каледина на трибуну поднялся Н. С. Чхеидзе, чтобы выразить мнение тех организаций, которые только что предлагалось упразднить. Оратор подчеркнул, что Советы с момента своего возникновения стремились к объединению «всех живых сил страны», всегда ставили интересы страны и революции выше интересов отдельных классов и групп населения[947]. Чхеидзе и некоторые другие ораторы указывали на позитивный опыт коалиции, ставший воплощением классового сотрудничества. Показательны в этом отношении две речи, произнесенные И. Г. Церетели. Он пообещал поддержку правительству, чтобы оно могло применять средства принуждения ко всем группам, действующим только в своих собственных интересах[948]. Церетели отметил, что «организованная демократия» постоянно боролась с чрезмерными требованиями трудящихся. Обращаясь же к правой части зала, он задал вопрос: «Где передовые слои ваших классов, где борьба в рядах ваших классов во имя общенародных интересов с теми, кто не возвысился до понимания этих интересов?»[949]

К единению «живых сил» призывали и представители несоциалистических групп, и социалисты. Наиболее ярко мысль о необходимости классового сотрудничества проявилась в речах старых революционеров — Е. К. Брешко-Брешковской, П. А. Кропоткина и Г. В. Плеханова. Плеханов закончил этот блок выступлений притчей:

Мне хочется напомнить вам одну ирландскую легенду о двух кошках, которые дрались одна с другою так упорно и так жестоко, что от них остались только хвосты. И вам, представители крайней революционной демократии, и вам, представители торгово-промышленного класса, не надо быть сторонниками такой борьбы, благодаря которой от вас не осталось бы ничего, кроме хвостов[950].

Притча ярко обозначила посыл многих речей: без гражданского мира страна обречена.

Кульминацией Московского совещания стало рукопожатие представителя Государственной думы четвертого созыва А. А. Бубликова и лидера Советов И. Г. Церетели. Бубликов заявил, что хотел бы от имени «торгово-промышленной буржуазии» ответить «вождю русской демократии»[951]. Он приветствовал выступление Церетели, готового на честное сотрудничество в работе правительства, пообещав, что протянутая им братская рука «не повиснет в воздухе»[952]. Не ограничившись словами, Бубликов под бурные аплодисменты пожал руку Церетели.

В многочисленных свидетельствах этот эпизод описывается как момент символического соглашения двух классов[953]. Читатели восприняли этот жест как «примирение непримиримых партий — рабочей с торгово-промышленной»[954]. Впрочем, далеко не все поверили в возможность достижения согласия: уже на самом Московском совещании несколько ораторов высказалось в том духе, что, несмотря на рукопожатие, единения между представителями двух лагерей не наблюдалось[955].

«Историческое рукопожатие» запечатлел на своей обложке сатирический журнал «Бич». Дени (В. Н. Денисов) изобразил Церетели и Бубликова в боксерских трусах, жмущих друг другу руки, находясь на ринге. Кто-то из зрителей задавался вопросом: «Церетели Бубликову руку подал… Что бы это значило?» Другой ему отвечал: «Пред бо-о-ольшим боксом!»[956] Художник намекал на предстоящую схватку; рукопожатие здесь означало не примирение, а предстоящий поединок, который, впрочем, следовало вести по определенным правилам.

Газеты обсуждали не столько морально-этическое содержание этого жеста, сколько его символическое значение и его политическое послание. Государственное совещание открывало широкий простор для взаимоисключающих интерпретаций, поскольку оно не вынесло никакой резолюции. Форум закончился еще одной длинной речью А. Ф. Керенского, в которой можно почувствовать некоторое разочарование министра-председателя итогами совещания и результатами попытки объединения «живых сил». Он заявил, что если правительство встанет на сторону одной или другой части общества, то оно таким образом само начнет «…великую гражданскую войну и великое потрясение, где, может быть, погибнем все мы»[957]. Керенский отметил, что власть может только «примирить то, что можно примирить, вести всех к одной цели, отметая и, если нужно, отрубая только то, что не хочет подчинить свои желания общей воле»[958]. Министр-председатель считал, что всеобщего единения на совещании не получилось[959]. Со своей стороны, он пообещал сделать все, чтобы «содействовать этому сближению интересов в настоящий момент, вместе с тем ограждая справедливые нужды и потребности каждой из примиряющихся сторон»[960].

И все-таки самые пессимистичные прогнозы не оправдались, хотя накануне совещания многие ожидали даже вооруженного противостояния в Москве. Некоторые издания были удовлетворены и тем, что хотя не произошло национального объединения, но не случилось и открытого разрыва[961]. «Воля народа» отметила, что резкое столкновение сторон вызвало бы новый кризис власти и послужило бы прологом к гражданской войне[962]. В других статьях было чуть больше оптимизма: говорилось, что соглашения, безусловно, не состоялось, но все-таки найден путь примирения классовых интересов[963].

«Русская воля», однако, писала, что это была только видимость единения, а не слияние в едином порыве[964]. «Власть народа» обратила внимание на странную особенность речей: «общественные деятели» обрушивались с критикой на правительство, но заканчивали свои выступления призывом к единению. Редактор этой газеты, которую трудно было упрекнуть в политическом радикализме, заметил: «И мучительно сверлила мысль: лучше открытый разрыв, чем эта лицемерная коалиция, лишь ослабляющая и озлобляющая, как цензовую Россию, так и Россию демократическую»[965]. Различие между декларируемым единением и конфликтогенной атмосферой на совещании отметил историк Е. В. Тарле:

Прочтешь программы, даже прочтешь газетные отчеты — и пред тобою как будто прелиминарии политического перемирия; вспомнить, что сам видел своими глазами и слышал своими ушами, — и пред тобою увертюра гражданской войны[966].

Другой автор «Дня», С. А. Кливанский, писал, что лишь на словах, а не на деле крайние фланги политического спектра оказались готовы к объединению. По его мнению, правительство не должно искать поддержки со стороны непримиримых сил, участвовавших в Московском совещании, воплощение которых он видел в М. Горьком и П. Н. Милюкове. «Ибо путь правительства — не путь гражданской войны», — заметил он[967].

Показательно, что рупоры этих деятелей, газеты «Новая жизнь» и «Речь», были наиболее пессимистичны в оценке итогов Государственного совещания. Издание Горького через несколько дней после окончания совещания заявило, что «в истории никогда не было, чтобы революция заканчивалась классовым примирением»[968]. Н. Н. Суханов