Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Даже Г. В. Плеханов, принципиально настроенный на компромисс с «буржуазией», воспринимал слова Рябушинского как призыв к открытой борьбе. Но, по его мнению, «гражданской войной» страну не спасти, требуется «добросовестное соглашение тех двух классов, совокупные усилия которых одинаково нужны <…> для экономического обновления России»[916]. При этом лидер группы «Единство» критиковал и социалистов-центристов за нежелание искать соглашение с «буржуазией»: это тоже не вело ни к чему другому, кроме «гражданской войны», в случае же ее начала даже лучший исход внутреннего конфликта, победа «пролетариата», нанес бы рабочему классу большой ущерб[917].

Масла в огонь добавило и Совещание общественных деятелей, созванное 8–10 августа, чтобы сформулировать единую платформу несоциалистических сил. На нем присутствовали представители ВКГД, партий кадетов и октябристов, земств, предпринимателей, кооперации, Крестьянского союза, Союза землевладельцев, Союза инженеров, Союза офицеров армии и флота и др. Итогом его работы стала резолюция, которая, по мысли ее создателей, должна была сплотить все «живые силы» Московского совещания. Тем не менее и в выступлениях, и в итоговой резолюции собравшиеся обвинили в бедственном положении страны социалистов, призывая правительство избавиться от влияния Советов[918].

«Дело народа» отреагировало крайне резко: «…никаких переговоров с врагами революции! С врагами бьются, а не разговаривают»[919]. Не все эсеры были согласны с оценкой центрального органа партии, «Воля народа» даже выразила свое возмущение: «Что вы делаете, не призыв ли это, в самом деле, к гражданской войне?»[920] Впрочем, редакционная статья в том же номере назвала резолюцию Совещания общественных деятелей объявлением войны правительству: «И они вдобавок грозят ей в случае неисполнения своего требования, гражданской войной»[921].

Схожим образом оценивала ситуацию и «Рабочая газета», она писала, что «…враги революции сейчас те, кто ведут травлю Советов, кто пытается лишить их влияния на политическую жизнь страны». «Сознательно или бессознательно они толкают страну к гражданской войне», — заключал автор статьи[922].

«Новая жизнь» отрицала возможность классового перемирия, отмечая, что логика классовой борьбы требует от правительства выбрать, на кого ему следует опереться: на «революционную демократию» или на «стойкую натуру купеческую»[923].

Накануне открытия Московского совещания газеты были полны опасений относительно его результатов. Эта тревога особенно была заметна в изданиях правого крыла социалистов. «Единство» писало, что форум может ослабить правительство, привести к столкновению «общественных сил, иначе говоря, снова поставит в порядок исторического дня призрак гражданской войны»[924].

П. С. Юшкевич в «Дне» предостерегал, что если не будут преодолены «партийные страсти», то встреча «буржуазии» и «демократии» в Москве послужит прологом гражданской войны. Он считал, что «политическую борьбу мнений» не следует превращать в классовую борьбу, а ее, в свою очередь, «ожесточать до степени гражданской войны», по крайней мере в настоящей стадии революции[925]. Показательно, что такая война не исключалась на какой-то иной стадии революции.

Через несколько дней Юшкевич писал, что «стороны готовы идти на бессмысленную смерть, лишь бы не уступить сопернику», и уже у всех на устах слова «гражданская война»[926]. «Воля народа» указывала, что совещание, созванное «с целью успокоения и объединения», станет «ареной беспощадной дуэли между трудовой и цензовой Россией»[927]. Корреспондент газеты народных социалистов тоже не верил, что стороны сумеют найти общий язык и выработать «внепартийную национальную программу»[928].

Несколько более оптимистичными первоначально были несоциалистические издания. Сотрудник «Русской воли» надеялся, что участники совещания не допустят гражданской войны и на нем «выкуется тот гражданский мир и то социальное единение пред лицом грозовой опасности», которые ищут политики[929].

«Речь» поначалу тоже выражала уверенность, что на Московском совещании не будет столкновения «пролетариата» с «буржуазией», а большинство объединится на внепартийной программе, которую кадеты предложили в письме Керенскому[930]. Но уже через четыре дня, после Совещания общественных деятелей и реакции на него со стороны социалистической печати, кадетская газета предположила, что на грядущем форуме существующие противоречия не сгладятся, а только обострятся[931]. Еще через день «Речь» утверждала, что «столкновение двух лагерей неизбежно»[932].

Перемены в публикациях «Речи» могли быть вызваны не только итогами Совещания общественных деятелей, но и тем, что Государственное совещание московские рабочие готовились встретить забастовками. Изменение настроений в партии кадетов ощущается при изучении дискуссии на заседании ЦК партии 11–12 августа. Часть партийных лидеров высказалась за установление военной диктатуры, что означало бы открытый конфликт с Советами[933]. А. И. Шингарев прямо заявил: «Без применения военной силы не получится»[934]. Член ЦК кадетов А. В. Тыркова-Вильямс записала в дневнике 12 августа: «Все яснее, что дело в физической силе»[935]. Речь шла о возможности вооруженного противостояния.

Московское совещание открылось 12 августа в здании Большого театра. Первым с длинной речью выступил министр-председатель А. Ф. Керенский. Рефреном в ней, в соответствии с прежними обращениями правительства, звучала идея подчинения групповых, личных и классовых интересов общему делу и отказа от всяких внутренних распрей[936]. К жертвам во имя порядка призывали и другие министры[937]. Однако корреспондент газеты «Речь» отметил: большинство собравшихся сошлись во мнении, что речи членов Временного правительства «не помогли выковать то национальное единство, которое так необходимо в нынешний острый момент»[938]. «Русская воля» писала, что речь Керенского была построена на лавировании между «буржуазией» и «демократией», но она не решила главную задачу совещания — объединение и примирение противоположностей[939].

Несмотря на призывы Керенского преодолеть разногласия, темы классовой борьбы и общественной поляризации присутствовали в большинстве выступлений[940]. Этому способствовала даже рассадка делегатов в зале: слева сидели представители организаций, группировавшихся вокруг Советов, а справа — в основном сторонники решений, предложенных Совещанием общественных деятелей. Неизбежность поляризации учитывали и организаторы конференции, планируя очередность речей: выступления представителей «демократии» и «буржуазии» чередовались. Автор «Дня» Д. И. Заславский даже назвал словесный поединок на совещании «гражданской позиционной войной», украсив свою статью военными метафорами: «упорная оборона», «наступление», «атаки» и «контратаки»[941].

Большинство ораторов признавало наличие «междоусобной розни» в обществе — розни, обострившейся после революции. Вторя речи министра-председателя, многие выступавшие видели выход из этой ситуации в подчинении личных и групповых интересов общенациональным и общегосударственным. Одни понимали под этим ограничение растущих притязаний низов общества, другие — подчинение интересов «имущих слоев» интересам всего народа. Газеты констатировали, что все общественные группы, представленные на совещании, разделились на два лагеря, между которыми нет точек соприкосновения[942].

Часть выступавших высказалась за освобождение правительства от влияния «безответственных организаций», под которыми чаще всего понимались Советы, и проведение политики с учетом интересов всей страны, а не отдельных партий или классов. Выступления