Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Стоит обратить внимание на широкое распространение в текстах социалистов понятия междоусобие (междоусобица и производные). Оно часто использовалось как синоним гражданской войны, иногда заменяя это понятие. Как правило, этот термин применялся социалистами в контексте конфликта «внутри демократии». С одной стороны, такое обозначение придавало самому противостоянию негативный оттенок, с другой стороны, оно отражало и нежелание использовать для описания конфликта понятие гражданская война, которое для многих социалистов означало прежде всего классовое противостояние.

Июльские события, характеризовавшиеся в прессе словами «дезорганизация», «анархия», усилили негативное восприятие гражданской войны как социального явления, закрепляя ее понимание как бессмысленного и разрушительного конфликта. Они «подтвердили» репутацию большевиков как партии гражданской войны и оправдали «предсказания» о том, что уличное выступление обернется кровавым хаосом.

В отличие от ситуации с отменой демонстрации 10 июня партия большевиков была напрямую обвинена правительством и ведущими советскими организациями в заговоре с целью свержения власти. Страх перед гражданской войной позволил правительству принять меры для восстановления порядка в стране и по крайней мере декларировать свое стремление поддерживать его вооруженной силой. Одновременно Июльские дни, описываемые некоторыми современниками как состоявшаяся гражданская война, побудили часть социалистов и либералов с удвоенной энергией искать пути достижения общественного согласия.

4. Поиски гражданского мира и Московское совещание

К 1917 году все воюющие страны встали перед необходимостью патриотической «ремобилизации» общества для продолжения военных усилий[855]. Как показала в своем исследовании М. К. Стокдейл, эти попытки с особой силой проявились в России после падения монархии: новые лидеры страны стремились восстановить национальное единство и мобилизовать граждан вокруг революционного дела. Многие верили, что новая демократическая Россия сможет снова объединить нацию и выиграть войну. Политическая мобилизация этих настроений была ключевой задачей, которая становилась все более сложной по мере того, как война затягивалась, а внутреннее разочарование росло[856]. Июльский кризис стал очередным вызовом для тех политических сил, которые требовали сплочения всего «общества» перед лицом внешних и внутренних угроз.

После событий 3–5 июля новое Временное правительство, во главе которого встал А. Ф. Керенский, призвало «все живые силы» поддержать его и сделать все возможное для спасения страны[857]. Под «живыми силами» обычно подразумевался гражданский мир или внутренний мир. Как отметил И. В. Саблин, изучавший этот вопрос, российские социалисты предпочитали использовать понятие «живые силы», поскольку избегали выражения гражданский мир. Последнее стойко ассоциировалось с продолжением войны, что делало его неприемлемым для сторонников мира, которые говорили скорее о смыслах, вкладываемых ранее в понятие гражданский мир, используя словосочетание «живые силы»[858]. Такая проблема стояла перед циммервальдистами, но не перед теми социалистами, вроде Г. В. Плеханова или А. Н. Потресова, которые были «оборонцами» и до Февраля.

На призыв правительства пресса откликнулась многочисленными публикациями, призывавшими к сплочению граждан. Некоторые выражения отсылали к «духу 1914 года», сплочению первых лет войны, говорилось и о необходимости создания «революционной нации», «национального сплочения»[859]. Даже «Земля и воля», газета, близкая к интернационалистскому крылу социалистов-революционеров, утверждала, что если революция в России «узконациональная, внеклассовая», то она обязывает «к сохранению „гражданского мира“, того „Burgfrieden’а“ и „Union sacree“, которые являются поныне самой действенной национальной идеей, силой других воюющих государств»[860]. Газета отсылала читателей к немецкой и французской концепциям внутреннего мира и согласия между различными социальными классами, где политические разногласия откладывались ради общей борьбы против внешнего врага (см. главу 1).

Несоциалистические газеты в июле призывали не просто к единению, а к отказу от «партийности» в государственном управлении, отказу от осуществления групповых или классовых интересов, чтобы избежать гражданской войны[861]. Подобные призывы были направлены в первую очередь против Советов, именно от их влияния должно было освободиться правительство.

Социалистические газеты тоже признавали необходимость единения, но, по их мнению, отказаться от классовой борьбы должны были либеральные партии и «торгово-промышленный класс»[862]. Даже после Июльских событий правые социалисты, сотрудничавшие в газете «День», утверждали, что соглашение классов, необходимое для спасения страны, не означало «социального мира», забвения классовой борьбы[863]. Здесь очевидны отличия от французского и немецкого понимания гражданского мира, подчеркивавшего необходимость временного отказа от классовых разногласий ради защиты национальных интересов.

Часто же и «буржуазные», и «демократические» издания приводили схожие аргументы. Сотрудник «Русской воли» отмечал:

Мы именно переживаем это скрытое состояние гражданской войны. Если ее нет в действиях — она есть в умах, в настроении, в отношении распропагандированных масс к имущим, к «барину» вообще… Это задача для победы над немцем, потому что нельзя вести борьбу на два фронта — внешнюю и внутреннюю войны. Необходимо социальное перемирие. Без этого мы ничего не достигнем[864].

«Известия» писали буквально о том же: главная газета Советов предупреждала, что в стране продолжается в скрытой форме гражданская война. Для ее преодоления требовалось создать «общенациональную власть». Если же она не будет создана, то ответственность за это ляжет на тех, кто «свои личные классовые интересы поставили выше интересов страны и революции»[865]. Газета критиковала «буржуазию», которая могла своими притязаниями препятствовать созданию единой власти.

С призывом к гражданскому миру выступил и Временный комитет Государственной думы. 12 июля его председатель М. В. Родзянко опубликовал воззвание, где заявил:

Междоусобие все более разгорается, грозя превратиться в гражданскую войну в тылу нашей многострадальной армии, защищающей отечество, но сбитой с толку преступными агитаторами. <…> Не надо больше ни распрей, ни недоверия между нами. Верные сыны великой России! Все до единого сожмем друг другу крепко руку на мир и дружбу между собой, и встанем все стеной без понуждения по доброй воле за Русь, за честь народную, за нашу свободу и равенство[866].

В специальном воззвании ВКГД призвал правительство отказаться от сотрудничества с теми политическими силами, которые были «повинны в разложении армии, в сознательном разрушении гражданского мира»[867].

Социалисты с подозрением следили за активизацией думцев. Еще в июне и радикальные, и умеренные социалисты на I Съезде Советов говорили о необходимости ликвидации Государственной думы и Государственного совета. Расходясь в частностях, и те и другие были согласны в том, что эти органы власти играют «контрреволюционную» роль[868]. Частные совещания членов Государственной думы в июле актуализировали эту тему; социалистическая печать особенно много писала о заседаниях 18 и 19 июля, когда депутаты выступили с открытой и резкой критикой Советов. «Воля народа» отмечала, что «бестактно и преступно работать над сплочением всей цензовой России в общий блок, готовящихся, во взрыве ненависти и отчаяния, к гражданской войне с демократией,