Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

ещё до СВО пришли в армию, тоже всякие попадаются. У кого-то в голове – кредиты, ипотека. В мирное время жался ближе к кухне да складу, в военное – одна мысль – как бы подальше в тыл. Немало парней идут по зову совести, через которую Бог говорит с человеком. Эти твёрдо знают: враг пришёл не в кино, не в книжке, не на плакате, он ненавидит русских лютой ненавистью, не уничтожишь, уничтожит тебя и твоих близких.

Час назад Титчер звонил, Серёга из Москвы, вместе с ним в «Ахмате» служили. Тоже доброволец. Молодой, а в голове каша. Учился в пединституте на инязе, бросил, пошёл добровольцем. Позывной давали, спрашивают:

– По-английски учитель как будет? Титчер?

– Сам ты титчер, – Серёга смеется и произносит с английским прононсом: – Тичер!

– Не умничай, у нас будешь Титчером!

На второй день как приехали в ПВД, арта укропская заработала по селу, будто ждали нас, встречу отметить. Слава богу, никого не задело, Серёга спрашивает, как утихло:

– Если бы с концами накрыло, мы в рай попали, как мученики?

– Серёга, – говорю, – спустись с небес на землю. Иисус Христос был бит, оплёван, истязаем, распят, принял мученическую смерть на кресте. Ты сначала в плен попади и не отрекись от Христа, когда тебе пальцы будут дверью зажимать. Ты всю жизнь распинал Христа и никогда не каялся. И сейчас: что ни слово – мат, сигарету изо рта не выпускаешь. Какой ты мученик?

Серёга обижался на меня, но постоянно был рядом. Безжалостно долбал его с теми же матами. Учил: вылетел матерок, покайся: Господи, прости и помилуй. Сам через это прошёл, тоже было через слово непечатное слово. У пятидесятников реабилитацию проходил, пастор в один день взялся за меня, услышит мат, кричит:

– Стоять!

Я аж вздрагивал. В полный голос, будто между нами футбольное поле, как рявкнет «Стоять!» После чего изрекает нравоучительным тоном:

– Проси прямо сейчас у Бога прощения: Господи прости и помилуй, а моего пастора благослови.

Весь я день приседал на «стоять!» и благословлял его. Потом решил: друг мой ситный, так не пойдёт – я, выходит, грешник последний, а тебя благослови. Тебя-то за что благословлять. И на второй день Бог снял с меня сквернословие.

С куревом не так легко вышло. Уже Библию читал запоем, постоянно молился, а курить хотелось, как из пушки – уши пухли. На реабилитации курить под угрозой изгнания запрещено. Я к тому времени от побега в Омск отказался. Но бычки в деревне собирал, у колхозников сигареты стрелял и дымил тайком, как последний третьеклассник, что в школьном туалете над очком смолит. На четвёртый месяц Бог избавил. В тот раз добыл три сигареты, тащу два мешка дров в баню, расстояние километр. Иду, молюсь, мне тридцать семь лет, грехов на десятерых хватит. Бога прошу о том, об этом.

Дотащил мешки, дрова в топку заложил, бересты надёргал, зажёг, береста затрещала, скручиваясь от огня, дымком запахло. Никого нет. Сейчас, думаю, разгорится, и я закурю как взрослый, никто не видит, за руку не схватит, не заорёт над ухом: «Стоять!» И тут же мысль от Бога: «Всё тебе дам, о чём просишь, грех оставь». Я бросил в печку сигареты и поставил на куреве крест.

Серёге Титчеру говорю:

– Не гневи Бога, не матерись, ты находишься на войне, здесь всё обострено. Оставь грех. Бог не хочет видеть тебя в аду. Только Он из негодяя может сделать праведника. Ты бухал, блудил, матерился, да ещё гордишься этим, Бог не станет миловать при всей своей любви к тебе. Ты должен греху сказать: нет. Иначе это не христианство.

Серёга начнёт психовать:

– Ты меня не любишь, постоянно тычешь, я к тебе, как к брату, а ты меня за человека не считаешь…

Гонял его как школьника. Вдруг начинает опускаться. Утром не умывается, зубы не чистит. Вещи вечно разбросаны. Мне пацаны говорят: от Серёги псиной пахнет, скажи, пусть помоется, постирается. Приходилось пинать. И ведь опять собрался на войну. «Юра, – звонит неделю назад, – идти мне снова, что скажешь? С тобой бы снова пошёл». Не для него война. С виду здоровый парняга, шкаф, на деле ни выносливости, ни силы. Стоит тяжесть взять в руки, весь сгорбится, сдуется, куда всё богатырство денется. Пулемёт чуть протащил, дышит как паровоз, пот градом. Не скажу, трус, в бою не паниковал, нормально держался.

Разные были люди. Димона Потехина спрашиваю:

– Что заставило поехать на СВО?

– Бухали с парнями, Жека, друган, говорит: «А слабо тебе, Димон, пойти на войну? Ты ведь крутой, борьбой занимался». «Не слабо, – говорю, – я в армии лучше всех стрелял». Утром просыпаюсь. Жека мне: «Ну что, Димон, идёшь на войну?» Может, и не пошёл бы, но мужик сказал – мужик сделал. И деньги нужны, заработаю, тачку новую возьму. Надо упаковаться.

Я ему:

– Мотивацию меняй! Ты не за машиной сюда приехал. Это не то место, где в голове деньги. Они не помешают, но не об этом думай за «ленточкой», не считай, сколько заработаешь, на что будешь тратить…

– Да ладно, – говорит, – чё ты меня учишь. Мне машина нужна… А где я такие деньги быстро заработаю?

Его убило через неделю, мина рядом разорвалась.

Макс, предприниматель из Красноярска, тридцать лет. Заговорили, кто на чём ездил дома. У него двухсотый «лексус». Раскрутился на сдаче квартир. Чистая прибыль четыреста тысяч в месяц. Пять квартир собственных, двадцать в аренду взял и сдает посуточно. Небольшой штат работников занимается уборкой, заселением…

Спрашиваю:

– Что привело на войну?

– Меняю воду в аквариуме. Попал в круговерть – бабы, водка, начал наркотиками баловаться. И себя хочу проверить! Мне парень в моих квартирах по сантехнике помогал, мой ровесник. Вдруг звонит: «Ухожу добровольцем». – «Витя, – говорю, – ты чё, белены объелся? Зачем тебе?» – «Не могу дома сидеть, у меня двоюродная сестра на Донбассе, дочь при обстреле ранило, в семь лет ребёнок без руки, у её мужа брат погиб, разбомбили котельную, он приехал на ремонт, а хохлы только этого и ждали – ещё раз накрыли. Сколько можно терпеть эту пидорасню!»

– Самое интересное, – продолжал Макс, – сантехник вроде простецкий пацан, хи-хи да ха-ха. Анекдотами сыпал при случае, тут собрался и ушёл… И ведь прав – пидорасня. У отца друг в США уехал, его внучка решила из себя мужика сделать, пол поменять в пятнадцать лет, гормоны пьёт. И это приветствуется на государственном уровне. Да ладно в США, года два назад сестра рассказывала, у неё дочь, моя племянница, в восьмом классе училась, у неё одноклассница Марина, первого сентября приходит и заявляет: «Я теперь Марк». И у нас протаскивают пидорасню…

Макс добро стрелял из пулемёта. Парень здоровый, что пулемёт таскать, что автомат.

Мы пять месяцев в Новосёлках стояли. Хохлы нас давят, мы их. Мужики спрашивают меня с подковыркой: «Пастор, ты всё знаешь, как их победить?» Говорю: условно у них десять тысяч человек и у нас столько же, у них сто танков и у нас сто, у них сто пушек и у нас. Как и мы, они воевать умеют, замотивированы. Кто победит, спрашивается? Серёга Титчер не зря рядом со мной постоянно.

– Козе понятно, – говорит, – с кем Бог.

А с кем Он, спрашивается. Бухаешь, блудишь, мародёрствуешь, гуманитарку крысятничаешь и продаёшь местным… Победа зависит не только от твоей меткой стрельбы. Откажись от грехов. Здесь и сейчас. Не ходи к Маше в подвал, не бегай за бутылкой в магазин и не делай заливанного, не матерись! Ты на войне. Суворов что говорил: «Молись Богу – от Него победа! Бог наш генерал, Он нас водит! Без молитвы сабли не обнажай, ружья не заряжай, дела не начинай!» Суворов мог подойти к любому своему солдату и офицеру, спросить: «Ну-ка, любезный, прочитай «Отче наш». Не знаешь, минус тебе – невыполнение служебных обязанностей. Сам ежедневно молился, знал церковную службу, мог на клиросе петь. Перед сражениями не только тщательным образом продумывал операцию, тренировал солдат, войска постились, молились, каялись в своих грехах, ведь завтра каждый может умереть и предстать перед Богом. Ни одного сражения Суворов не проиграл.

А если мы не хотим вбить себе в голову, понять, это не просто военная операция, это война с дьяволом. Почему пидорасня во всём мире? Дьявол вылез из преисподней, пришёл