Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

как часто доказано ходом истории, агрессивное меньшинство подавляет страхом наказания и смерти разумное большинство, превращая в послушную массу. И то, что происходит сейчас на Украине, это доказывает. Хотя сильно размножились организмы, попавшие в благоприятную среду, но и у них не хватило бы ни сил, ни средств попытаться добиться своего окончательного превосходства без помощи извне. Поэтому они так легко продают душу за иностранные подачки оружием, обмундированием, деньгами, понимая: без всего этого они способны только на враньё, мерзости, на месть пленным, тем самым показывая свою сущность примитивных микробов.

Примерно так думал Семён Прибылой после расстрела пленных врагами. Было жалко погибших, обидно за самого себя, что две его недолгих фронтовых командировки закончились так быстро. Или это так положено мотострелкам: всегда на переднем крае, всегда от смерти на волоске. Уж сколько раз за последний месяц Семён был свидетелем наступлений противника, когда сами встречным выдвижением загоняли его на прежние позиции. Сколько раз он видел то справа, то слева падающих товарищей. Кто плашмя падал, кто, согнувшись и схватившись за бок, кто по инерции ещё делал несколько шагов, чтобы ткнуться в землю… Эти видения не оставляли и в госпитале. Даже здесь они терзали душу, накапливались слоями, и легче от этого не становилось. С каждым днём он всё острее понимал, что такое война, каково быть на «передке», где бойцы порою и дня не живут, а кто месяц провоевал, тот вообще герой.

И таких в госпитале прибавлялось. Они прибывали, заменяя выписавшихся, занимали их места, отлёживались в палатах после операций, иные лица примелькались, иные пропадали. Были и из их роты. Семён их мало знал, кивнёт при встрече в коридоре и далее ковыляет, уткнувшись в пол, словно остерегаясь неровности.

Однажды его кто-то окликнул:

– Семён! Неужели ты?!

Прибылой вгляделся и узнал в человеке с загипсованным правым плечом и с поддерживающей косынкой Безрукова из своего отделения, и невольно замер, расплылся в улыбке:

– Антон, ты что ли? – Семён попытался его обнять, но Антон слегка отстранился:

– Осторожней, а то все норовят похлопать по плечу.

– Вижу, вижу… Когда поступил?

– В это отделение только вчера, а вообще-то вторую неделю в госпитале.

– Что с плечом?

– Сначала думали, что сустав разбит, а был всего лишь сильный вывих. И пуля под «броник» залетела. Теперь вроде разобрались. Плохо, что правая рука, а левой ничего не умею делать.

– Научишься. Потом рука восстановится, и всё забудешь. Ты где расположился?

– В конце коридора, крайняя палата справа…

– Всё у тебя правое, а у меня левое, я ведь два раза получал ранение в одну ногу.

– Это когда же успел-то в первый раз?

– В апреле. Тогда добровольцем участвовал в СВО… Пойдём ко мне. Посидим, а то что-то стоять устал – из стороны в сторону начинает водить.

Когда пришли и сели на кровать, Семён толкнул Николая:

– Посмотри, кто пришёл-то?

Николай повернулся к ним и не удивился:

– Ещё наш! – Он пожал Антону левую руку и вновь отвернулся к стене: – Разговаривайте…

– Какие ещё новости? – спросил Семён у Антона после паузы, словно собирался с мыслями; о чём-то хотел спросить, но не решался.

– Самая главная – плохая… Не стало Толяна Кочнева, твоего дружка. За три дня до моего ранения.

Николай хрустнул кроватью, повернулся к ним:

– Это того, который мечтал негра в плен взять?!

– Его… Перед этим сам чуть в плен не попал… – вздохнул Антон.

– Расскажи, как было дело… – попросил Семён.

– Характер у него шебутной, сам знаешь… В контратаку мы пошли, Толян, как всегда, впереди… Когда начали отходить на свои позиции, то не сразу заметили, что его нет. А смотрим, метрах в ста пятидесяти мелькает он в кустах с красной повязкой на рукаве – у всех наших белые, а у него красная – не признавал он белый цвет, сам знаешь, – а вокруг него несколько врагов, видимо, хотели живым взять, только у него всегда с собой имелись две «лимонки»; ну, он и шарахнул их обе, да так ловко, что враги даже не успели разбежаться – попадали; трое или четверо их было. Они, может, потому и хотели взять Толяна живым – из-за красной повязки. Так и не стало его… – Антон замолчал, и никто в палате не смотрел друг на друга, будто все оказались виноваты в гибели Кочнева. – А как стемнело, мы эвакуировали его, остерегались нарваться на засаду, поэтому выдвинулись с охранением, сначала на полусогнутых шли, а последние метров пятьдесят ползли. Обнаружили и опознали его по красной повязке, взяли автомат – его или чужой – без разницы, потом оказалось, что автомат его, только с разбитым цевьём, а сам Толян посечён до неузнаваемости и сильно был залит кровью, значит, сердце ещё долго работало… – Антон замолчал, молчали в палате, словно чувствовали несуществующую вину в гибели товарища. – Надо бы его родителям сообщить.

– Сообщу, только не сразу, – встрепенулся Семён. – Мы ведь с ним на соседних улицах живём. Только не хочется звонить, если он погиб пять-шесть дней назад. Возможно, родители и знать пока ничего не знают, а быть первым в этом деле нежелательно. Вот выпишусь из госпиталя, побываю у них, на могилку схожу.

– Вместе сходим, не забывай, что и я земляк.

В палате стало тихо: ни разговоров, ни музыки, как обычно, и Антон легко поднялся:

– Пойду, парни, к себе… А Толяну пусть земля будет пухом…

Когда Антон ушёл, пацаны в палате мало-помалу разговорились, а Семён так и промолчал остаток дня, да и утром продолжал о чём-то думать.

45

Несколько дней Семён находился в расколотом состоянии: вроде он есть, существует, а вроде и нет его – пустая оболочка без мыслей, без чувств. Почему-то не верилось в гибель Толяна, казалось, что произошла несуразная ошибка, кто-то что-то перепутал и сообщил о его гибели по недосмотру ли, по глупости или коварству. Хотя как не верить Антону, если он был свидетелем. Но даже и свидетелям иногда не хочется верить. Слушаешь его – вроде всё правильно, а прошло время – сомнение закрадывается. Эти сомнения и переживания тяжестью откладываются на душе, угнетают её. Семёна даже не радовали слова врача на недавней перевязке, когда тот самолично осмотрел заживление стопы и сказал медсестре:

– Можно накладывать сухую повязку! – И, посмотрев на Прибылого, добавил: – А вам, молодой человек, на следующей неделе пора готовиться к выписке. Залёживаться – не лучший способ реабилитации. Вам теперь необходимо двигаться, будет боль, натёртости, а чтобы их было меньше, приобретите обувь на размер