Курская битва. Коренной перелом в Великой Отечественной войне - Валерий Николаевич Замулин

о результатах упреждающего огня войск Центрального фронта значительный. Так, например, А. Доманк утверждает, что в полосе 13 А «артиллерийская контрподготовка внесла растерянность в ряды противника, нанесла ему потери. Ответный огонь открыли только 8 фашистских батарей»[534]. Как уже отмечалось, к моменту её начала в полосе армии Пухова для поражения было определено 102 батареи, следовательно, потери противника должны были быть колоссальными. По данным же Г.Т. Хорошилова, после её завершения открыть ответный огонь смогли только 40 % немецких батарей[535], т. е. чуть больше 40 батарей.

При обосновании высокой эффективности контрартподготовки в открытой печати руководители Центрального фронта использовали те же некорректные методы, которые мы отмечали и у генералов на Воронежском фронте. Так, например, бывший командующий его артиллерией генерал В.И. Казаков в своей книге воспоминаний писал: «… Наша артиллерия нанесла мощный удар, и советские войска во всеоружии встретили наступление немцев. Очень любопытные в этом отношении показания командира роты 9-й танковой дивизии: «Эти 30 минут были настоящим кошмаром. Мы не понимали, что случилось. Обезумевшие от страха офицеры спрашивали друг друга: «Кто же собирается наступать – мы или русские?» Рота потеряла 20 человек убитыми и 38 ранеными… Убит командир нашего батальона… Шесть танков вышли из строя, не сделав ни одного выстрела»[536].

На протяжении всей операции «Цитадель» 9 тд действовала в полосе 13 А. Согласно данным разведотдела её штаба, с 4 по 25 июля 1943 г. в плен попал лишь один командир роты этого соединения. Им оказался перешедший на нашу сторону в ночь на 9 июля в районе поселка Поныри 2-е командир 7-й роты 2-го батальона 11-го танко-гренадерского полка обер-лейтенант Г. Франкенфельдт. Но ни в протоколе его допроса[537], ни в его обращении к советскому командованию, которое широко освещалось в советской печати[538], приведенной выше цитаты нет. Действительно, в протоколе он упоминает о гибели командира батальона, в котором он служил, майора Франка, но это случилось не в ночь на 5 июля, а в бою 7 июля. А об упреждающем ударе артиллерии Центрального фронта перебежчик даже не вспомнил. Хотя переводчики, участвовавшие в допросе, особо отметили, что он «показания давал очень охотно и подробно»[539]. Из всех проверенных мной протоколов допросов пленных 13 А, лишь в одном – ефрейтора Э. Зенгера из 1-го батальона 216 пп 86 пд, указаны потери именно от контрартподготовки, да и то со слов другого человека: «В результате артналёта русских в ночь на 5.07.1943 г. перед наступлением, 1-й батальон 216 пп понёс значительные потери, 45 чел. убитыми и ранеными (по словам батальонного врача)»[540].

Думаю, что находившийся в конце 1960-х гг. уже в преклонном возрасте В.И. Казаков, кстати, один из выдающихся советских генералов-артиллеристов, не сам придумал этот пассаж, а, вероятно, использовал материал, подобранный для него из многочисленных отчётов, которые после Курской битвы писали его подчиненные. Для офицеров, готовивших подобные документы, это была рутинная работа «на архив», так как описываемые события уже канули в Лету и ничего, кроме хлопот, им не приносили. Поэтому точности и достоверности от них не требовалось. Цифры и цитаты из документов нижестоящих штабов никто не проверял, именно поэтому в них нередко встречаются и ошибки, и опечатки, а показания пленных, как мы видим, откровенно искажались и даже придумывались за них. Однако большинство отечественных исследований советского периода опирались на информацию, почерпнутую именно из этих отчётов и докладов. В том числе и потому, что подлинных документов по этому вопросу в ЦАМО РФ сохранилось крайне мало.

Высокие потери германских войск в ходе контрартподготовки не только подтверждали, но и пытались научно обосновывать ведущие советские специалисты по событиям на Курской дуге – полковники Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев. В частности, в книге «Курская битва» они приводят интересные детали, но, к сожалению, без ссылки на источники. «Врагу были нанесены большие потери в живой силе, – пишут они. – Достаточно, например, сказать, что свыше 46 % снарядов разорвались на расстоянии, которое обеспечивало поражение орудий и личного состава противника (зона действительного поражения). Количество снарядов, разорвавшихся в радиусе до 20 м от цели (зона сплошного поражения), составило свыше 21 %. Пять целей получили прямое попадание. В результате из 130 батарей врага (?!), ранее отмеченных нашей разведкой в полосе 13-й армии, только 58 батарей открыли огонь во время артиллерийской подготовки»[541]. Безусловно, цифры не только любопытны, но и удивительны. Трудно себе представить, каким образом во время ночного артобстрела советской стороне удалось измерить расстояние от места реального падения 35 000 снарядов до цели. Через некоторое время Г.А. Колтунов, понимая, что вопрос крайне сложный, а ряд аспектов официальной точки зрения не стыкуются с уже известными фактами и мнением ряда участников тех событий, в статье, вышедшей в сборнике «Битва на Курской дуге», смягчил прежние оценки и признал, что «неполные данные о расположении огневых средств и живой силы противника, несколько преждевременное проведение контрартподготовки, а также ограниченность боеприпасов не позволили достичь больших результатов»[542]. Следует отметить, что эта оценка была самой объективной из всех, что были опубликованы в открытой печати в советский период.

А теперь посмотрим, какие оценки в боевых документах давали этому мероприятию на Центральном фронте его непосредственные организаторы. Согласно материалам штаба, только 13 А (одной из трех, участвовавших в контрартподготовке), её артиллерии удалось подавить 90—100 батарей, уничтожить до 60 НП, взорвать 10–12 складов с боеприпасами и ГСМ, рассеять и уничтожить до 3 полков пехоты, уничтожить до 25 штурмовых орудий (по показаниям пленных!), частично нарушить предбоевые порядки танков и боевые порядки пехоты противника[543].

Если говорить предельно откровенно, то для профессионала эти утверждения «филькина грамота». Никто специальных групп наблюдателей в тыл не направлял и поштучно военнослужащих и самоходки не считал. А приведенное в скобках уточнение о пленных, сделанное офицерами оперативного отдела с целью повысить достоверность этих сведений, доверия по понятным причинам не вызывает. Особенно удивляет цифра «до 25 штурмовых орудий». Мне удалось познакомиться с протоколами допросов (опросов) всех военнопленных и перебежчиков, которые прошли через разведотдел этой армии с 3 по 21 июля 1943 г., однако в них нет подтверждения данной цифры[544]. Кроме того, надо понимать, что для 9 А потеря на исходных позициях практически целого дивизиона самоходок в условиях острого дефицита артсредств – это не просто крупный урон, а чрезвычайное происшествие, которое не могли обойти вниманием вышестоящие штабы. Например, в ходе боев 5 июля 1943 г. в 23 ак вышло из строя 17 штурмовых орудий[545]. Для выяснения причин столь крупных, по оценкам корпуса, потерь была создана специальная комиссия, штабы составили целый ряд предписаний, распоряжений и приказов, помимо тех донесений и отчетов, которые подготовила сама комиссия по итогам своей работы. В случае же с 25 штурмовыми орудиями наблюдается удивительная «тишина». Анализ архивных фондов из Национального архива США свидетельствует, что ни один штаб войск 9 А (ни дивизии, ни корпуса, ни самой армии) о столь крупной убыли бронетехники в боевых донесениях и оперативных сводках не сообщал и никаких документов по расследованию её причин обнаружить не удалось. Отсутствует информация об этом происшествии и в журналах боевых действий. Все это – верный признак фальсификации данных, приведенных в материалах штаба 13 А.

Опыт работы с трофейной документацией свидетельствует, что если штабы противника доносили вышестоящему командованию о своих потерях, то они были довольно точными. Следовательно, можно предположить, что в этой связи наиболее правдивыми могут являться документы соединений 9 А за июль 1943 г. Однако, к сожалению, и их анализ не дает необходимых нам данных. В её документах и материалах штабов соединений контрартподготовка зафиксирована, но только её первый этап. Все дивизии первой линии 23 ак, 41 и 47 тк отмечают сильный огонь советской артиллерии с 1.15 до 1.45 (по берлинскому времени). Однако судить о её результатах по этим источникам трудно, так как ни один корпус данных о потерях именно в ходе контрартподготовки не сообщил. Нет в этих источниках и свидетельства того, что артогонь сорвал наступление или из-за него оно было перенесено на 2–3 часа, как утверждается в отечественных изданиях. Напротив, в журнале боевых действий 292 пд после полуночи указано:

«Сосредоточение проходило нормально и закончилось в 2.00 (берлинское время. – В.З.). Тем не менее русские что-то заподозрили и с 1.00 до 1.45 открыли оживлённый артиллерийский огонь вдоль всей линии фронта и по ближайшим тылам. Однако снаряды ложились далеко от целей»[546].

В документах 20 тд мы находим следующее