1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

Москвы Беннигсену не удалось поставить русскую армию под смертельный удар всё ещё достаточно сильного и превосходящего численно врага. Оставалось продолжить интриги против Кутузова, ожидая удобного часа. Но час этот так и не наступил.

Почему же Кутузов не нашёл возможным дать сражение у стен Москвы? Существует версия, которая снова не лучшим образом характеризует Императора.

Историк пишет: «Однако хуже всего было другое. В резервах накануне сражения под Москвой Кутузову отказал… сам Царь. …Ещё не прибыв в действующую армию, Кутузов просил Лобанова-Ростовского и Клейнмихеля ускорить формирование резервных полков и направить их к Москве, а Тормасову с его Третьей армией и Чичагову с Дунайской армией срочно идти к Калуге. Если бы это распоряжение было выполнено, а оно было вполне реальным, то к сражению у Поклонной горы Кутузов, помимо своей 80-тысячной армии, располагал бы резервными полками от Лобанова-Ростовского и Клейнмихеля (40-45 тыс.) и более чем 100 тыс. войсками Тормасова и Чичагова. Таким образом, у него была бы более чем 200-тысячная армия против 120-130 тыс. солдат Наполеона… И ещё неизвестно, принял бы Наполеон тогда бой перед лицом воодушевленного патриотизмом, да ещё превосходящего его почти вдвое противника.

Увы! Кутузов ошибся. Его патриотизм и «патриотизм» Царя были диаметрально противоположными. Оказывается, пока Кутузов сражался на Бородинском поле, а затем готовил свои войска ко второму сражению под Москвой, Александр I отменил все его распоряжения о присылке резервных полков и предписал Лобанову-Ростовскому направить вновь сформированные из рекрутов призыва 1812 г. в Тамбове и Воронеже полки не к Москве, а в обход столицы, к Владимиру. Равным образом собранные Клейнмихелем войска также были отправлены не к Москве, а во Владимирскую и Ярославскую губернии, а ранее посланные к Кутузову отряды были в пути остановлены и направлены в Тверь и Псков. Характерно, что все эти распоряжения Царь сделал накануне Бородинской битвы, 5 сентября 1812 года.

Аналогичным образом Александр Первый поступил с армией Тормасова и Чичагова… В итоге Александр I сделал всё наперекор Кутузову: вместо войск Третьей и Дунайской армий под командованием Тормасова он направил к главнокомандующему… одного Тормасова, назначив его командующим Второй армии вместо погибшего от ран Багратиона (Кутузов не выполнил этот приказ, оставив в силе отданное на Бородинском поле распоряжение о назначении командующим Второй армией Милорадовича).

Что касается Третьей армии, то её Царь отдал под командование Чичагова, слив с Дунайской армией. Обо всём этом Кутузов узнал только 11 сентября на подходе к Москве, так как царские курьеры, обычно скакавшие от Петербурга ко второй столице максимум трое суток, на этот раз везли рескрипт от 5 сентября целых шесть дней…»

Поступки Императора только подтверждают выводы, сделанные относительно его истинного лица в книге Г.С. Гриневича «Тайна Императора Александра Первого». Иначе просто невозможно объяснить подобное поведение человека, стоявшего во главе России.

Видимо Император, назначив главнокомандующим Кутузова против своей воли, не хотел, чтобы все лавры победы над Наполеоном достались полководцу, которого он недолюбливал. Пусть уж лучше друг его Чичагов будет победителем. Ненависть или, мягче говоря, нелюбовь к кому-либо – уже грех, а нелюбовь незаслуженная – тем более.

Вот и одна из причин оставления Москвы. Императору оказалось важнее не дать Кутузову стать победителем, нежели подкрепить его войсками с таким расчётом, чтобы он мог отстоять столицу. На чаши весов были положены гордыня, себялюбие, заносчивость Императора, с одной стороны, и с другой стороны, Москва…

Негоже, конечно, нам судить Государей своих, но в данном случае примем размышления за констатацию фактов, тем более на наших глазах произойдёт перерождение Императора, известно нам под именем Александра Первого, и мы ещё увидим, как будут постепенно меняться его взгляды на своё Государево служение. Но в трагические для России дни, когда нечем было прикрыть Москву, он ещё не ведал, что творил. Он полностью устранился от всякой ответственности за Москву и за Россию.

И вся тяжесть ответственности легла на Михаила Илларионовича Кутузова. Вряд ли в его жизни был другой подобный момент, как тот, что наступил 1 сентября 1812 года во время Военного совета в Филях…

Много было испытаний в его жизни, но вряд ли доводилось ему, беззаветно храброму воину, до или после того выказать более мужества, выдержки, даже самоотверженности, чем в тот тяжелый для него день?

Как измерить силу духа старого русского генерала, истинного патриота, сумевшего принять очень нелегкое, поразившее многих решение, ответственность за которое целиком легла на него одного?!

На Военном совете в сельской избе деревни Фили решалась судьба Москвы. На протяжении всего времени, пока высказывали своё мнение подчинённые ему генералы, Кутузов сидел молча, прикрыв единственный свой зрячий глаз, и могло даже показаться, будто полководец дремлет. Но это только казалось. На самом деле он внимательно слушал каждого, оценивая предложения, снова и снова продумывая то решение, которое уже принял и которое собирался объявить, как только все выскажутся.

Он ещё днём, на Поклонной горе, осматривая выбранные Беннигсеном крайне неудачные позиции, выслушал мнения многих, так и не сказав своего. Уезжая же в деревню Фили, задумчиво проговорил: «В этом деле мне надобно полагаться только на самого себя, каков бы я ни был, умён или прост…»

Михаил Илларионович слишком хорошо понимал, сколь высока ответственность каждого, кому суждено участвовать в решении судьбы Москвы – не просто города, не просто азиатской столицы, как её тогда именовали, а святыни для каждого русского, символа России. И эта ответственность не могла не повлиять на решение многих.

Слушая генералов, выступавших на военном совете, Кутузов не мог осуждать и тех, кто требовал сражения, и тех, кто, понимая его рискованность, предлагал отступить.

Вот заговорил граф Александр Иванович Остерман-Толстой: «Москва не составляет России; наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии…»

Кутузов оценил эти слова, он знал, как трудно дались они генералу, беззаветно преданному России, горячо любящему свою Родину и готовому отдать за неё свою жизнь.

Благодарен был Кутузов и главнокомандующему Первой армией генералу от инфантерии Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли, сумевшему даже в своём очень трудном положении высказаться предельно честно, не думая о впечатлении, которое произведут его слова и об их возможных последствиях. Барклай сказал, что для спасения Отечества главным предметом является сохранение армии, и прибавил, что в случае неудачи всё, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву: «Горестно оставить столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвою приуготовит гибель Наполеону».

Важно было то, что Барклай не побоялся сказать такие