Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

И немец заорал так, словно из него одну за одной вытягивают жилы. Видно, пуля только зацепила его. Крик перекрывал грохот и свист.

Кто-то невидимый убрал пулемёт. И Иван стал смотреть, куда они его поставят, а немцы, словно передумали, и больше не показывались.

Вдруг из-за сложенной кирпичной стены выскочили артиллеристы, быстро зарядили орудие и выстрелили. Как говорится, в белый свет, как в копеечку.

Иван прицелился в подносчика снарядов. Тот шагнул и, не выпуская снаряд из рук, упал. В грохоте немцы ничего не поняли, а потом, словно опомнившись, пригнулись и стреляли без перерыва. Пушка, выплёвывая огненные струи в сторону Ивана, каждый раз вздрагивала и подпрыгивала.

Дом от каждого попадания гудел, даже, казалось, шатался, но продолжал стоять.

Немцы выбежали на улицу и, пригибаясь, побежали в их сторону по улице. Сзади бежал коротышка. Размахивая над головой пистолетом, он что-то кричал, подбадривая подчинённых. Они торопились под стены дома, как проникнут внутрь, ещё не знали. Главное для них – убраться с открытого пространства.

Редкие выстрелы русских почти не слышны в грохоте пушки. И пока немцы бежали к дому, Иван несколько раз успел выстрелить по ним, а попал или нет, как тут поймёшь – все стреляют. И самому поберечься надо.

И когда до дома осталось совсем ничего, по бегущим заработал наш пулемётчик. Пыль, осколки кирпичей взвились между ними. Они прижались к земле и не целясь стали стрелять по дому.

Наш пулемётчик затих. Немцы продолжали ползти. Сейчас они будут под стеной. Сейчас.

Иван выругался, сорвал кольцо, замахнулся, кинул и крикнул:

– Получи, фашист, гранату!

И все, словно спеша, стали кидать гранаты. И у стены один за одним вдруг выросли взрывы.

То ли осознав, что дом им не взять, то ли от испуга немцы стали отползать. Двое остались лежать недвижимы.

Стало тихо. Нет, где-то невдалеке грохотало. Но здесь наступило затишье. Именно затишье. Тишина давно покинула Сталинград.

Понимая, что нахрапом выкурить русских не получится, немцы отступили.

Григорий постоял у амбразуры, посмотрел на опустевшую улицу, на лежащих недвижимо в оливковых шинелях немцев и сказал, обращаясь ко всем:

– Пошли отдохнём.

Когда спустился, все уже собрались в подвале. И возбуждение от боя уже почти прошло, хотелось упасть и заснуть. Но голос Григория вернул в действительность:

– Шинели скиньте, пусть обвянут. В сырой шинели и мокрой обуви много не навоюешь.

Но Иван не послушал Григория, а повалился на кровать, как есть, и провалился в небытиё. Сколько он спал – минуту, две, а может десять?

Завтра или послезавтра это пройдёт, но сегодня, сейчас хотелось отлежаться. Кто-то буркнул, недовольный тем, что Иван разлёгся в неподходящее время. В другой раз он бы высказал всё, что думает о бурчании, но сейчас промолчал. Тратить силы на пустую болтовню не хотелось, а хотелось оказаться дома за столом среди семьи и смотреть на спокойные, не ведавшие войны, лица и самому не знать о ней.

Но она здесь, она в нём, и тут же дала о себе знать: снаряд ударил в стену, за ним ещё и ещё.

Немцы обозлились, что наступление провалилось. Их артиллерия долбила стены. Дом при каждом попадании вздрагивал, но продолжал стоять.

Вдруг обстрел закончился. Все ждали продолжения. И в минутном затишье и расслабленности не хотелось подниматься наверх.

Голос Григория вывел всех из оцепенения:

– По местам, ребятки, по местам.

А Ивану сказал отдельно:

– Пошли, Иван, гости пришли, встречать надо.

Он поднялся и пошел вслед за всеми.

Едва немцы выбежали, как застучал «максим». И они сразу залегли. Крик их командира вывел из оцепенения, и они поползли вперёд. А пушка с остервенением била в стены дома.

И Иван, и все приседали при каждом попадании. Артиллеристы, оставшись втроём, словно желая подавить свой страх, стреляли без перерыва, стреляли не целясь.

От дома отлетали куски кирпичей, но, исщерблённый пулями и снарядами, он продолжал стоять.

Ещё чуть-чуть и немцы окажутся рядом. Им до стены ползти всего ничего, но гранаты, брошенные сверху, резкими взрывами заставили их содрогнуться от страха.

Ещё секунду назад они думали, что ворвутся в этот дом, а теперь, как побыстрее унести ноги.

Вдруг немец, ползущий впереди всех, схватился за живот и, суча ногами, заорал. Кричал он, как кричат маленькие дети, когда им больно, призывая мать прийти и помочь. И этот пронзительный крик, казалось, перекрывал и грохот пушки, и выстрелы, и разрывы гранат.

Ивану стало жаль кричащего от боли немца, и он отвёл ствол в другую сторону, чтоб ненароком не выстрелить в кричавшего, которому и без того больно.

Немцы убежали, как и прибежали, только убегать, глядя на убитых и на не перестававшего кричать раненого, ещё страшней.

Кто-то бросил им вслед гранату, и раненый замолчал. И стало тихо. Нет, не во всём городе, а здесь.

Немцы отступили. Должна прилететь их авиация, но не прилетела.

Ивану даже показалось, что он слышит, как часто-часто бьётся возбуждённое сердце. Теперь можно отдохнуть. Немцы не скоро сунутся, если сегодня сунутся вообще. Иван закрыл глаза, хотелось заснуть. Но пока напряжение боя не сойдёт на нет, сна не будет. Иван встал и по привычке стал отряхивать шинель.

Принесли завтрак, и голод напомнил о себе. Иван взял котелок и стал есть подостывшую кашу. Еда не радовала. Утомление после первого боя с непривычки сказывалось сильнее.

Голос Григория, не обращенный ни к кому, заставил Ивана повернуть к нему голову.

– Не те немцы, не те. В августе пёрли напролом, а сейчас чуть пальнул уже бегут.

– Да и мы другие, – поддержал Иван. – Другие…

Все, не переставая жевать, закивали головами, соглашаясь с ними.

После еды хотелось лечь и заснуть. Иван бы так и сделал, но голос Григория призывал:

– Ребятки, оружие чистить.

Защёлкали затворы, запахло ружейным маслом. Почистив винтовку, Ивану захотелось выйти на воздух, тем более и причина была. Надо глину с песком искать, и корыто бы неплохо найти, в нем можно будет глину замочить. Настоится глина, водой напитается. Пух, а не глина. Песку добавишь, пробуешь, ещё песку. Мнешь в руке раствор и понимаешь – то, что надо.

Иван взял пустой вещмешок, закинул на плечо и пошел к выходу. Он волновался: ну, как печь не выйдет или толком греть не будет, или дымить. И перед другими совестно, и Григория подведёт. Хорошо бы оттянуть это дело. Но как? Зима не за горами. Тут торопиться надо. Туда-сюда, глядишь, снег выпадет.

Долго стоял у выхода и смотрел по сторонам, не притаился ли где-нибудь