Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

мыслями совсем забыл про осторожность и оказался лицом к лицу с немцем. Глаза у него были пустые, а в них боль, ужас и недоумение. Как этот маленький человечек оказался среди войны?!

Митька хотел бежать, но ноги вдруг стали ватными. И в голове мелькнула мысль, наполнившая его страхом:

– Погиб.

Немец смерил его взглядом, заметил навернувшиеся слёзы, порылся в кармане и сунул Митьке что-то в блестящей фольге. Повернулся, дёрнул плечом, поправляя сползший ремень карабина, и ушел. А Митька остался стоять. Как только немец скрылся за углом, бросился бежать в другую сторону, влетел в первый попавшийся подъезд и в первой попавшейся квартире забился в угол и осторожно развернул фольгу.

Плитка шоколада растаяла во рту в один миг. Вместе с шоколадом исчез испуг. И он осознал, что немцы, как все люди, разные. А ведь мог вместо шоколада подарить пулю. Так, ради смеха.

Небо загудело и наполнилось серыми железными птицами.

Когда прилетают бомбовозы, надо уходить на немецкую сторону. Своих-то они бомбить не будут. И когда бомбы падают, немцы вылезают из своих нор и любуются взрывами. Тогда их сердца теплеют, и они могут дать что-нибудь, кроме заплесневевшего хлеба, – конфету или не до конца выжатый тюбик мармелада.

Наталья

Однажды Митька вернулся с толстой доской и радовался, что её надолго хватит, чтобы топить очаг. Ждал, что Наталья его похвалит.

В землянке стоял крик. Нюрка, пока мать находилась на улице, добралась до сухарей и не столько изгрызла, сколько перекрошила, за что была выдрана. А женщина, перекрывая Нюркины вопли, спрашивала, потрясая перед её лицом полупустым мешком:

– Чем я вас теперь кормить буду? Чем?

Митька попал под горячую руку и, вместо слов благодарности за принесённые дрова, услышал:

– Вот что, дорогой, ступай ты подобру-поздорову. Мне тебя кормить нечем.

Митька от таких слов остолбенел, и слёзы навернулись на его глаза. Хотел бежать, куда глаза глядят, но она остановила, схватив его за руку. Митьке даже показалось, что всё будет по-старому, она погорячилась. Но она и сказала сквозь слёзы:

– Ступай.

Протянула сухарь и отвернулась.

Митька взял сухарь и пошел не оглядываясь. Слёзы, одна за одной, не останавливаясь, текли по его щекам, а в душе кипела злость на Наталью, на Нюрку, в голове крутились мысли, как он жить будет.

Вдруг подбежала Наталья, схватила его за руку и потащила обратно. Он не упирался. Остановилась рядом с Нюркой, прижала их к себе и тихо заплакала. Митька забыл про свои обиды и стал гладить её. Нюрка громко заревела. Наталья села на корточки, поглаживая её по голове и глядя ей в лицо, сказала:

– Ну что ты, что ты. Я с тобой, и Митя с нами.

Слёзы ещё текли по Нюркиным щекам, но она улыбнулась. И Наталья с грустью улыбнулась, глядя на них. Резко встала, посмотрела на Митю и ласково сказала, всплеснув руками:

– Посмотри, на кого ты похож, грязный, нечесаный. Господи, что мне с тобой делать?

Нюрка захихикала, но Наталья одёрнула её:

– Ты что смеёшься, хухря нечесаная?

Та замолчала. Наталья, подумав, сказала:

– Вот что, соколики мои. На элеватор пойдём. Глядишь, и зерна насобираем. Жрать-то надо.

Шли долго. Хорошо, Нюрку не взяли, а то бы ещё больше времени потеряли. Пока по этим завалам полазишь, пока пройдёшь. И всё время надо слушать, не свистнет ли снаряд или мина, а то жахнет так, что мокрого места не оставит.

Не они одни шли в эту сторону. И справа, и слева туда же двигались люди. Голод не одного Митьку терзал, другим было не слаще.

На элеваторе доскребали последнее. Напополам с землёй и песком сыпали в грязные наволочки. Главное – набрать побольше, а там видно будет.

Митька ладонями сгребал в кучу зерно и тут же высыпал Наталье. Наволочка полнела, но больше от земли, чем от зерна. Но Наталья всё равно радовалась. Тем более, пока она ковырялась, он успел сбегать и принести две полных горсти коричневатого зерна.

Не заметили, как стемнело. Надо возвращаться: на сердце у Натальи было неспокойно за Нюрку.

Шли быстро, часто спотыкаясь на скользких кирпичах, боясь порвать наволочку о какой-нибудь торчащий гвоздь или рваное крышное железо. Тогда все труды пойдут прахом.

Добрались хорошо. Нюрка, свернувшись калачиком, спала. Наталья поставила наволочку, села и вздохнула. Митька сел рядом, глаза слипались. Наталья, довольная, похлопав ладонью по мешку, сказала, повернув голову к Митьке:

– Вот и хорошо, теперь живём.

Митька почти спал. Она сказала ласково:

– Давай, давай снимай чёботы и пальто и спи.

Митька нашёл в себе силы всё снять и тут же провалился в сон. Нюрка так и не проснулась. А Наталья, сидя в темноте, думала. О чём она могла думать? Когда война закончится и что делать дальше? И где брать зерно? Чем кормить Нюрку и Митьку?

Не заметила, как заснула. Спала тревожно, словно это не сон, а забытьё. Просыпалась, поправляла на Нюрке и Митьке одеяла и снова проваливалась в небытиё. Хорошо бы приснилось хоть что-нибудь приятное, но дневные заботы давали о себе знать даже во сне.

И утро, едва Наталья раскрыла глаза, не обрадовало её. Вчерашние заботы навалились. Подумала про себя: «Когда же всё кончится?»

Посмотрела на спящую Нюрку, потом на Митьку и тихо, чтобы не разбудить их, вышла.

Надо разводить огонь. Долго стучала заржавленным зубилом по кремню, что есть силы дула на затлевшую паклю, подкидывая маленькие высушенные щепочки. Они занялись, и это порадовало её. Распрямилась и посмотрела на небо.

Солнце не проглядывало. Облака висели низко, цепляясь серыми лохмотьями за остовы исщерблённых домов.

Огонь разошелся, и она, поставив кастрюлю, налила воды.

Первым появился Митька, она улыбнулась, глядя на него, и спросила:

– Выспался?

– Да вроде.

– А Нюрка?

– Спит, – буркнул Митька.

– Ну, пусть спит.

Митька, поёживаясь от пронизывающего ветра, нахохлился как воробей. Наталья посмотрела на него и сказала, кивая на землянку:

– Иди в дом, согрейся. Сварится – позову.

Второго приглашения Митька ждать не стал, быстро забрался внутрь, лёг и заснул. И проснулся оттого, что Наталья открыла дверь и сказала ласковым голосом:

– Хватит дрыхнуть, лежебока, иди кушать. И Нюрку буди, день на дворе, а она дрыхнет. Лень вперёд неё родилась.

Когда сели есть, Наталья вдруг сказала:

– Бросить бы всё – и отсюда да на другой берег.

Проглотив пару ложек, продолжила:

– Да и вещи бросать жалко, с таким трудом все наживалось.

Подержав ложку, сказала с горечью:

– Сегодня на завод «Баррикады» бегала, там пропуска на другой берег дают. Взяла.