Мои великие люди - Николай Степанович Краснов

что в своих предположениях не обманулась: на хате замок. Глянула на огород, там никого. Минуты две постояла в раздумье, тут с улицы донеслись мужские голоса, в калитку входит Ерка.

— Здорово, зятек!

— Здорово, бабка.!

Этот иначе никогда ее и не зовет. Бабка да бабка. Если уж язык не поворачивается мамой-то звать, то хотя бы по отчеству кликал, как все.

У Ерки и вошедших за ним двух мужчин за плечами ружья, брюки и сапоги вывожены в грязи.

— Чи охотничали?

— Не твоего ума дело, бабка!..

Зять еще что-то пробурчал, совсем непонятное, приятели засмеялись и стали чистить сапоги о ступени крыльца.

— А где Наташка?

— В район послали на какое-то совещание.

— Что это ее гоняет председатель почем зря?

— Пусть гоняет, ничего ей не сделается.

— Когда же приедет?

— А я почем знаю!

— Что Сашка-то пишет?

— Ха! А что писать солдату? Служу, жив-здоров, шлите денег…

Сам посмеивается, и те двое — тоже. Одного-то Лявоновна знает — Еркин друг закадычный, еще с детских лет, Пашка, шароваристый, крепкий мужичака, напарник во всех его затеях, пуще всего на охоте. Второй помоложе, высокий, насмешливый, форсистый — видимо, в городе живет, в отпуск приехал. Приятели его называют: Ваник. Все трое чем-то радостно возбуждены, но, кажется, не выпивши.

— Вот ключ, бабка, отпирай!..

Мужики ружья оставляют в сенцах и, войдя в хату, закуривают.

— Что ж, братва, сделана лишь половина дела, — озабоченно говорит Ерка. — Как дальше-то?

— Стемнеет, все обстряпаем! — Ванику, видать, все нипочем.

— Тьфу! Опять он за свое! — взрывается Пашка. — Я же сказал: вечером мне нельзя, гостей провожаю.

— Тогда надо было меня слушаться. Принесли бы!

— Это белым-то днем! Шевели мозгой, малый!

— Ну что ж, все обтяпаем по утрянке.

— А ежели лесник обнаружит?

— Пригрозим!.. Он и пару не пустит.

— Какой ты шустрый!.. До утра и собаки пронюхают, как прошлый раз. Чего там спорить. Куда ни кинь, все клин. Так будем брать в дело Жорика или нет?

Ерка кивает, Ваник морщится, но молчит.

— Тогда пошли!..

Как ни пытается вникнуть в их разговор Лявоновна, все без толку: сам леший не поймет, какая у них задача. В сенцах дружки задерживаются, оттуда слышно:

— А куда привезем? Может, к тебе?

— У меня же гости из Краснодара!.. И к Ванику нельзя. К его братишкам вся пацанва с улицы бегает. Лучше к тебе. Федоровны нет, никто не заглянет. А теща твоя, чай, не болтливая?

— Бабка что надо: и нашла — молчит, и потеряла — молчит.

— Ха! Вот и хорошо!..

Через час-полтора вся компания прикатывает на легковой машине, брезентовом «газике». Поругиваясь и пыхтя, они затаскивают что-то тяжелое в сенцы — один раз да второй. Ерка, открыв дверь и не переступая порога, приказывает Лявоновне:

— Выйди-ка да запрись, бабка, покрепче, и никого не пускай!

С улицы летит гудок, заставляет его поторопиться. Машина фыркнула, уехали.

Выходит Лявоновна в сенцы и даже присела от ужаса:

— О боже милостливый, сохрани и помилуй!

Такие страшилища лежат на полу: черные, волосатые, с оскаленными зубастыми мордами, с большими острыми клыками — два матерых кабана-секача, отродясь таких не видела.

Возвернулись мужики быстро — Ерка, Пашка и Жорик-шофер: надо кабанов обрабатывать. Все трое уже подвыпивши — значит, где-то успели повечерить. А Ваник куда-то завеялся. Не один раз ругнув его, приятели втаскивают в хату добычу — одного секача да другого. Если б не надо было таиться, обсмолили бы их на костре, а то надо шкуру драть. Наточили ножи, приготовили тазки, закурили, нервничают: где же он? Ждать-пождать — нема, ждать-пождать — нема. На дворе все темней, Ерка зашторивает окна, зажигает свет. Делать нечего, принимаются за работу без Ваника. Пашка с Жориком вдвоем кабана дерут, а Ерка один, трудно ему без помощника, матюкается. Тут бы и любого зло взяло. Вдвоем-то как было бы легко: один бы держал, другой бы резал.

Лявоновна то в окно глянет, то на улицу выйдет: «Где же он, нечистый дух?» Увидела мальчишку, идущего вприпрыжку по улице.

— Ваника не видел?

— А он дома. Пришел да как зачнет с братьями бороться! Лежанку у матери развалили…

— А сейчас что делают?

— Снова борются…

Вот шалава! Значит, надолго застрял. Лявоновна спешит вернуться в хату.

— Ера, дай хоть я тебе подмогну!

— Сами управимся! А ты, бабка, пожарь-ка нам свеженинки! — и зятек отхватывает ножом от кабана шматок килограмма на четыре.

Здоровенная есть сковорода у Наташки, на полдюжину едоков. Ее-то Лявоновна и облюбовала. Режет кабанятину и дивится: ведь тоже свинина, а не похоже — в той отдельно мясо и отдельно сало, а здесь и мясо и сало прослойками, жирок желтенький. А как поставила на огонь, дух пошел от мяса ароматный, лесной — известно, кабаны питаются всякими кореньями, желудями, яблоками да грушами дикими.

Те, что вдвоем-то принялись за кабана, быстро с ним справляются, а Ерка все дерет. Дружки, не сговариваясь, оба начинают ему помогать. Разделали, распотрошили. Отрубленные головы Ерка вместе со шкурами бросает к порогу.

— Вот, бабка, еще тебе дело. Утречком по темному отволокешь в речку!

Наконец приходит Ваник. Все на него с бранью:

— Где ты был? Неужели ты не знаешь, что у тебя дело тут!.. На чужом горбу любишь кататься!

— Да не мог я. Был занят.

— Что же ты делал?

— Что делал, что делал… А я дома своих братей в порядок производил!..

Еще на него малость пошумели и вроде бы примирились, приступают к дележу.

— Ему лодыжки! — Ваник кивает на Жорика. И не поймешь, то ли в шутку он это говорит, то ли всерьез. А шофер молчит себе, покуривает, могучий парняка — я тебе дам, спокойный — такого не скоро выведешь из терпения. — Жорику лодыжки!

— Да заткнись ты! — одергивает Ерка бузотера. — Делим всем поровну!.. А почему ему лодыжки? Он такой же участник, как и ты. Кто «виллис» пригнал? Кто привез?.. А если б попутали его с машиной? Враз бы рассчитали!.. И не увиливал от работы… Ну-ка, деляга, хоть сейчас потрудись! — Ерка втягивает тушку на заранее приготовленную доску. — Руби давай, а то на тебя не угодишь. Руби каждую напополам! Ну!

— Руби ты. Твоя рука лучше рубит… Жорику лодыжки!

Ух, как Ерка рассердится, как взял топор и давай сам кабанов разрубать: жах-жах, жах-жах — и того пополам, и того пополам.

— Вот, берите, что хочете! Клади, Ваник, любую долю в мешок! А ты, Жорик, свою долю в мешок клади! Что останется — нам с Пашкою.

Мясо, может, и не совсем еще ужарилось, но Лявоновне показалось, что самое время ставить его на стол, чтоб утихомирились страсти. Расчет ее оказался верным: мужики враз сменили тему