Мои великие люди - Николай Степанович Краснов

разговора, заулыбались, потирая руки, и дележ, видимо, их всех теперь вполне устраивает. Ерка нырнул в сенцы, несет четыре бутылки. А какая же им без выпивки еда. Дружки усаживаются за стол, разливают самогон по стаканам, им не терпится, поспешно чокаются, и, выпив, заработали вилками, похваливая столь знатную закуску. Мило поглядеть, как они за столом угождают один другому, подавая соль, нарезая ломти хлеба, уступая лучшие куски мяса соседу, не забывая своевременно наполнить стаканы — и себе позднее всех. Даже расхохотались к пущей радости Лявоновны, вспомнив, как в прошлом году завалили сохатого, там же, в лесу, его разделали, мясо увезли на велосипедах, а шкуру зарыли: шито-крыто. И вот тебе, наутро заявляется к Пашке лесник: «Собаки кожу таскают, зарыли бы!» Они зароют, собаки ее вытянут, они зароют, собаки ее вытянут. Когда в очередной раз заявился лесник, Пашка даже рассердился: «Да сколько же раз можно ее зарывать!..»

Лявоновна в сторонке стоит, довольная: все тихо, мирно, ну и слава богу!

Чего не вспомнят, все им весело. Разговор незаметно переходит к сегодняшней охоте. Опять зашумели, перебивая друг друга.

— Жорику надо бы лодыжки. Он не охотился.

— А ты с нами тушки драл? А он драл… Филон!..

Лявоновна скорей их успокаивать: ребята, ребята, чи вы добычу до сих пор никак не поделите, чи еще что?

Что уж тут сказал Ваник, неизвестно, только Ерка вдруг хвать со стола сковородку да ею Ванику по голове. И сковорода летит на пол, и мясо, и жир — по всей хате. Ваник как выскочит из-за стола да на Ерку: за что, за что, за что? Да как схватятся, пошла у них потасовка. Сами упали и все со стола повалили: бутылки, стаканы, хлеб. Ногами раскидали стулья. Поглядела бы Наташка, что они в ее хате сейчас вытворяют.

Пашка и Жорик бросились разнимать дерущихся. Лявоновна тоже не устояла на месте. Сволоклись в одном клубке.

— Ах, родимец тебя расшиби! — зло берет Лявоновну на Ваника. Какой-никакой зять, она безраздумно заняла его сторону. Как же иначе: все-таки родня. Измолотила бы кулаками его противника, да не развернуться. Ничем не может ему помочь. Но вот подвернулась рука, цепкая, злая. Она ее и укуси. Думала, Ваникова, а это — Еркина. Он как заорет.

Это ли повлияло, или Жорик с Пашкой изловчились, одолели дерущихся, только драка вдруг прекратилась.

Ерка поднимается с пола, укушенную руку потирает. Ваник, прижатый мужиками к стене, все еще егозится — ишь ты, додраться ему хочется. А Лявоновна, в чем была, выскакивает на улицу проверить, нет ли у дома любопытных, прибежавших на шум и крики. Ведь если кто подслушает или — не дай бог — зайдет в хату да застукает мужиков на преступном деле — это же верный штраф, а то и тюрьма. Прислушалась: все пока по-доброму — прохожих, по-видимому, не было, и соседи не всполошились. Однако не ровен час, долго ли до беды, если приятели не угомонятся. Главное, чтоб шкуры никто не увидел да головы, и надо их побыстрей из дома спровадить, хоть головы и жалко: хороший бы холодец из них получился!

Найдя в кладовке порожний мешок, она возвращается в хату с намерением тотчас же исполнить задуманное. А тут уже примирились: Ерка с Пашкой ползают по полу, ища стаканы, вилки, подбирая на сковороду куски мяса, вышкварки, а Жорик с Ваником наводят порядок на столе, поднимают опрокинутые стулья. Опять все садятся есть-пить, режут хлеб, вилками в сковороду заширяли.

«Может, все еще обойдется, — думает Лявоновна и кидает мешок на подоконник — пока за ненадобностью. — И выпивки-то, кажется, у них нет, все порасплескали».

Поделили остатки самогона, выпили. Пашка поморщился, вздыхая:

— Маловато!.. Сколь добра пропало, разгильдяи!

— А у меня кое-что есть в заначке! — Ерка идет на кухню и оттуда несет две поллитровки к бурной радости приятелей. Вот паразиты, уже по два-три стакана выжрали, а все им мало, не насытятся. Опять наливают по полному. Беда! Наглотаются этой гадости, как мартын мыла, да и опять задерутся.

Теперь уже зная наверняка, что медлить нельзя, Лявоновна идет к порогу и решительно складывает в мешок кабаньи кожи, головы, требуху. Затем наскоро одевается и волоком, открыв спиной дверь, утягивает за собой груз через порог — тяжесть такая надсадная, пупок порвать можно. В сенях за что-то зацепилась, ощупала рукой: ружья. Кстати подвернулись, а то, чего доброго, те дурни еще схватятся за них да перестреляют друг друга. Одно она прячет в дровах, другое за ведрами и кадками, третье укрывает ветошью. Так-то будет спокойней.

Чтоб получилось посноровистей, мешок она подтягивает на краешек крыльца, с тем, чтобы самой сойти и принять его с высоты на спину. Неужто не осилю, думает. Раз! — и, не успев еде тать и трех шагов, валится под непосильной кладью. «Чертяка!» — ругнулась на мешок, как на что-то живое. Делать нечего, хоть так, хоть так, хоть неси, хоть вези, а надо скорей отправить все что добро на съедение ракам, чтоб, значит, и концы в воду.

Направились через огород, тут самый близкий путь к реке и от людских глаз далеко. Одно неудобство — рытвины кругом от копки картофеля, будылья подсолнухов и кукурузы, капустные кочерыги. Что ни шаг, то остановка. Это еще под горку идешь, а на ровное выйдешь — тогда как? Нет, за один раз не управиться.

Выбросила требуху из мешка, пробует уполовиненный груз взять на плечо — не поднимет, еще отбавляет одну шкуру — тогда уж подняла…

Когда от речки возвращалась, какие-то вскрики донеслись или только поблазнилось, сразу дурно стало от тревожных предчувствий, и прежде чем взять оставшуюся часть груза, Лявоновна поспешила ко двору — глянуть, что там, в хате.

И недаром сердце болело: вновь Ерка с Ваником задрались, а разнять некому. Пашки нет — значит, ушел краснодарских гостей провожать, а Жорик, растянувшись на диване, храпит. Будит его Лявоновна, никак не разбудит, изо всех сил за плечи трясет:

— Да что ты, парень, так спать ударился?.. Вот чертяка!.. Что же делать. Хоть разбояку кричи!

А драчуны тузят друг друга, ругаясь самыми страшными словами. Вот Ваник, не выдержав, сиганул из хаты. Думали, насовсем ушел, а он, еще и очухаться не успели — на тебе — врывается из сеней с ружьем:

— Ну, гад, сейчас решето из тебя сделаю!

Нашел-таки, проклятущий, свою двухстволку.

— Жорик! — взвизгнула баба не своим голосом и кинулась отнимать у Ваника ружье.

— Ах, ты так! — и Ерку черт понес в сени. — Тогда держись! У меня жаканом заряжено. Завалю, как кабана!

Что тут было бы, если бы не Жорик. Разбуженный криками, как