Технофеодализм - Янис Варуфакис

разворовали уже существующего поставщика медицинских услуг. Если использовать язык ранних экономистов, таких как Адам Смит, это классический случай феодальной ренты, побеждающей капиталистическую прибыль; преумножения богатства теми, у кого оно уже есть, торжествующее над созданием нового богатства предпринимателями. И ключевой момент, который следует отметить, заключается в том, что успех такой схемы зависит от того, смогут ли эти грабители продать дочерние компании, такие как PropCom, по достаточно высоким ценам после того, как исходная компания будет уничтожена.

До 2008 года, когда капитализм всё еще полагался на прибыль как на свою движущую силу, такие схемы было невозможно проворачивать в широких масштабах — если бы слишком много различных PropCom было выставлено на продажу одновременно, их стоимость упала бы. Именно вера в то, что капиталистическая прибыль продолжит торжествовать над феодальной рентой, вселяла в Адама Смита оптимизм в отношении капитализма. На самом деле рента пережила все изменения капитализма, случившиеся с тех пор, как Смит написал свои знаменитые строки в 1770-х, и даже продолжила процветать. Картели, обман потребителя, успешное производство техноструктурой желания покупать вещи, которые нам не нужны, вывод активов через финансовые махинации — все эти практики породили рост ренты в рамках капитализма. Тем не менее оптимизм Смита не был беспричинным: рента могла выживать, только паразитируя на прибыли и в тени производственного капитализма. Ситуация изменилась после 2008-го. Когда деньги центральных банков заменили прибыль в качестве топлива экономики, а «всеобщее ралли» постоянно поднимало цены на дочерние компании типа PropCom, махинаторы вроде описанной частной инвестиционной компании смогли взять верх и начать успешно отбирать активы у всех капиталистических фирм, до которых они могли дотянуться. И это было еще не всё.

Социализм для финансистов породил еще один кластер финансовых суперлордов, способных соперничать с облачными капиталистами, — три американские компании, могущество которых превосходит частный акционерный капитал и всех «земных» капиталистов вместе взятых: BlackRock, Vanguard и State Street. Эти три фирмы, «Большая тройка», как их называют в финансовых кругах, фактически владеют всем американским капитализмом. Нет, я не преувеличиваю.

Большинство людей никогда о них не слышали, но хорошо знают компании, которыми владеет «Большая тройка»: в их число входят крупнейшие американские авиалинии (American, Delta, United Continental), большая часть Уолл-стрит (JPMorgan Chase, Wells Fargo, Bank of America, Citigroup) и автопроизводители, такие как Ford и General Motors. Вместе «Большая тройка» является крупнейшим акционером почти девяноста процентов фирм, котирующихся на Нью-Йоркской фондовой бирже, включая Apple, Microsoft, ExxonMobil, General Electric и Coca-Cola. Что касается долларовой стоимости акций «Большой тройки», в ней слишком много нулей, чтобы что-то значить. На момент написания этой книги BlackRock управляет инвестициями на сумму около десяти триллионов долларов, Vanguard — восьми триллионов долларов, а State Street — четырех триллионов долларов. Для понимания: эти цифры почти в точности совпадают с национальным доходом США или суммой национальных доходов Китая и Японии; или суммой совокупного валового дохода еврозоны, Великобритании, Австралии, Канады и Швейцарии [27].

Как это произошло? Официальная версия заключается в том, что основатели «Большой тройки» нашли свободную нишу на финансовых рынках: сверхбогатые люди и учреждения хотели быть «пассивными инвесторами»; то есть покупать акции, не заботясь выбором того, что именно покупать, или даже не заботясь выбором профессионалов, которые будут выбирать за них. Чтобы удовлетворить их потребность в безопасных и бездумных инвестициях, «Большая тройка» берет деньги у действительно богатых людей и покупает буквально всё — точнее, акции каждой компании, котирующейся на Нью-Йоркской фондовой бирже. Таким образом, отдать свои деньги в управление «Большой тройке» для покупки акций от вашего имени эквивалентно покупке доли не в отдельных компаниях, а во всём обороте Нью-Йоркской фондовой биржи!

Подобное не могло произойти до 2008-го, потому что до этого у сверхбогатых просто не было достаточного количества наличных, с помощью которых «Большая тройка» могла бы купить значительную долю Нью-Йоркской фондовой биржи. Однако после 2008 года спонсируемый центральными банками социализм для сверхбогатых создал более чем достаточно денег [28] . После этого подъем «Большой тройки» на вершины финансовой власти был почти неизбежен, и теперь, прочно утвердившись там, она пользуется двумя неоспоримыми преимуществами: беспрецедентной монопольной властью над целыми секторами экономики от авиаперевозок и банковского дела до энергетики и технологий Кремниевой долины [29] и способностью предлагать сверхбогатым высокую прибыль за очень небольшую комиссию. Эти два преимущества позволяют «Большой тройке» извлекать ренту в масштабах, которые заставили бы Адама Смита плакать.

Я практически слышу голос Смита, который с шотландским акцентом (в моем представлении) сокрушается о том, что после 2008-го во имя спасения капитализма центральные банки уничтожили его динамизм и конкурентные преимущества. Я могу представить себе его разочарование, если бы он узнал, что вредоносная квазифеодальная рента получила шанс отомстить плодотворной капиталистической прибыли, потому что опасная и утомительная погоня за прибылью была отведена мелким буржуям, в то время как по-настоящему богатые радостно перемигивались друг с другом, отлично зная, что жить на полученную прибыль — занятие для неудачников. Я вижу, в какое бешенство он бы впал, если бы я сказал ему, что такие почитаемые стражи капитализма, как ФРС и Банк Англии, профинансировали новую форму облачного капитала, которая сегодня уничтожает рынки и превращает потребителей из суверенных агентов в игрушки алгоритмов, находящихся вне эффективного контроля рынков, правительств и, возможно, даже их изобретателей.

Возвращаясь к твоему вопросу. Настало время признаться. В 1993 году, когда ты задал свой вопрос на засыпку после того, как я подключил тебя к еще юному на тот момент интернету, я не был готов принять вызов. Прошло всего пару лет с момента величайшего поражения левых: краха того, что было известно как реально существующий социализм, распада СССР и его сателлитов, введения Китаем капиталистического рынка труда и заигрывания Индии с неолиберализмом — событий, которые в течение года добавили к капиталистической системе более двух миллиардов дополнительных пролетариев. Оглядываясь назад, могу сказать, что, возможно, я был слишком нетерпелив, пытаясь ухватиться за любую соломинку, которая могла бы сулить перспективу прогрессивной альтернативы капитализму. Хотя я не был настолько наивен, чтобы игнорировать тот факт, что капитализм обрел неуязвимость, я не мог заставить себя не мечтать о невозможном.

Впечатленный ранним общественным интернетом и завороженный первыми опытами в 3D-печати, на которые я случайно наткнулся в лаборатории Массачусетского технологического института, я фантазировал о группах молодых дизайнеров, которые сформируют кооперативы, использующие промышленные 3D-принтеры для создания разнообразных товаров — от персонализированных автомобилей до холодильников на заказ — по низкой цене, которая не требует при этом массового производства. Я надеялся, что такие кооперативы могут выиграть у General Motors и General Electrics капиталистического мира, что, говоря языком экономистов, экономии на масштабе, присущей массовому производству и лежащей в основе силы этих компаний, будет брошен вызов, активируя процесс, который сможет по крайней мере ослабить корпоративную мощь и, возможно, проложить путь к достойному некапиталистическому будущему.

Я не просто выдавал желаемое за действительное. Я сделал впечатляющую ошибку, не сумев предвидеть, как из интернета вырастет новая форма капитала, а не куча некапиталистических кооперативов и как она сможет превратить такие компании, как General Motors и General Electric, в тени их прежних «я». Увлекшись ранним интернетом и его свободной от рынка, децентрализованной природой, я с головой оказался в пучине существенного диагностического заблуждения.

Ошибочно предполагая, что единственной серьезной угрозой капитализму является рост организованного труда, я полностью упустил из виду происходившую у меня на глазах эпическую трансформацию: как приватизация общественного интернета, которой помог кризис 2008 года, заставивший центральные банки открыть шлюзы государственных денег, породит новый, сверхмощный тип капитала. Как этот облачный капитал породит новый правящий класс. Насколько революционным окажется этот новый правящий класс, сумевший, используя свой облачный капитал,