Технофеодализм - Янис Варуфакис

заставить почти всё человечество, включая многих капиталистов, работать на него либо бесплатно, либо за гроши. И, что самое важное, каким шагом назад всё это окажется в более грандиозной схеме освобождения человечества и планеты от эксплуатации.

Примечательно, что, как и в случае со всеми историческими преобразованиями, никто ничего подобного не планировал. Ни один капиталист не представлял себе, что станет обладателем облачного капитала. Ни один глава центробанка не собирался финансировать облачных капиталистов. Ни один политик не предвидел ущерба, который облачный капитал нанесет демократии. Точно так же, как капитализм возник против воли всех, включая не только королей и епископов, но и эксплуатируемых ими крестьян, расцвет облачных капиталистов случился вне поля зрения и за спиной подавляющего большинства, включая самых могущественных исторических агентов.

Зная то, что мы знаем сейчас, хочется задать еще два вопроса. Первый касается устойчивости господства облачных капиталистов. Пока я пишу, украинский конфликт начал разгонять инфляцию, которая возникла в результате пандемии, что заставило центральные банки прекратить печать новых денег. Если я прав в том, что именно потоки денег центральных банков финансировали облачный капитал, то не ослабеет ли его власть по мере иссякания этих рек? Могут ли старые добрые капиталистические конгломераты, опирающиеся на «земной» тип капитала, вернуться на вершину власти?

Второй вопрос, который ты настойчиво задаешь мне в моем воображении, в большей степени касается формулировок. Отличается ли жизнь под властью облачного капитала от жизни при «земном» капитализме? Действительно ли облачные капиталисты настолько отличаются от земных, что нам нужен новомодный термин — технофеодализм — для системы, в которой мы живем сегодня? Почему бы просто не назвать ее гиперкапитализмом или капитализмом платформ?

Это вопросы, на которые я попробую ответить в следующих главах. А сейчас давай вернемся на мгновение к твоему любимому Гесиоду. Помимо предупреждения о том, что каждая новая эпоха, созданная какой-либо революционной технологией, порождает поколение, которому «Не будет // <…> передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя, // И от несчастий»⊕, Гесиод также оставил нам важную аллегорию: аристократия богов, которые обитают над облаками, окружающими гору Олимп, представители которой ревниво держатся за свою непомерную власть над нами, смертными. Описывая мир так, как будто это естественный и вечный порядок вещей, Гесиод бросил человечеству вызов, задав трудный вопрос, который актуален для нас так же, как и для поколения железного века: могут ли смертные когда-либо заявить о своих правах на власть, принадлежащую аристократии, обитающей в облаках? И знаем ли мы, смертные, что с ней делать, если овладеем ею? Другими словами, не был ли Прометей глупцом, украв огонь технологий у богов? А если нет, то какова была бы задача современного Прометея в эпоху облачного капитала? Это главный вопрос, на который я постараюсь ответить в последней главе этой книги.

⊕ Пер. В. В. Вересаева. — Примеч. ред.

Глава 5. Что в имени тебе моем?

Глава 5. Что в имени тебе моем? Действие романа «Дафнис и Хлоя» — старейшего сохранившегося любовного романа — разворачивается на острове Лесбос. Написанный во II веке нашей эры, он рассказывает о двух молодых людях, которые испытывают чувства друг к другу, но они настолько невинны, что не понимают, что происходит и что с этим делать. Только когда Хлоя начинает искать слова, чтобы описать красоту Дафниса, она начинает в него влюбляться.

«Когда слово правильно определено», — писала Симона Вейль в 1937 году, оно помогает «нам понять некоторую конкретную реальность или конкретную цель, или метод деятельности. Прояснить мысль, дискредитировать по сути бессмысленные слова и определить использование других с помощью точного анализа — делать это, как бы странно это ни звучало, может быть способом спасения человеческих жизней» [30].

Заманчиво думать, что на самом деле не имеет значения, как мы называем систему, в которой живем. Технофеодализм или гиперкапитализм, система такова, какова она есть, какое бы слово мы ни использовали для ее описания. Возможно, заманчиво, но совершенно неправильно. Громадное значение имеет использование слова «фашистский» только для тех режимов, которые действительно к ним относятся, и отказ от него для описания режимов, которые, какими бы омерзительными они ни были, не являются ими. Назвать вспышку вирусной инфекции пандемией может оказаться жизненно необходимым для мобилизации людей для борьбы с ней. Аналогично с глобальной системой, в которой мы живем сегодня: слово, которое мы используем для ее описания, может существенно повлиять на то, будем ли мы склонны увековечивать и воспроизводить ее, или же мы сможем подорвать или даже свергнуть ее.

Предположим, что мы живем в 1770-х, когда первые паровые двигатели начали приводить в действие водяные насосы, откачивающие воду из шахт и вращавшие колеса «темных фабрик сатаны» (по Уильяму Блейку⊕). Глядя, как их трубы извергают густой дым, который стелется вдоль реки Клайд в Бирмингеме и поднимается над Манчестером, мы бы не ошиблись, заговорив о зарождающемся «промышленном феодализме» или «рыночном феодализме». Технически мы были бы правы.

⊕ Пер. В. В. Вересаева. — Примеч. ред.

В тот период и в течение еще минимум целого столетия, куда бы мы ни взглянули, везде был феодализм. Феодалы господствовали в сельских районах, владели безусловным правом собственности на большинство домов в городских кварталах, командовали армиями и флотами, председательствовали в парламентских комитетах и правительственных органах. Даже в 1840-х, когда Маркс и Энгельс писали свой манифест, ставший ответом на наблюдаемые по всему миру последствия появления нового капиталистического класса, большая часть товарного производства всё еще осуществлялась под эгидой старого феодального класса, помещиков. Земельная собственность оставалась главным источником политической власти, а рента продолжала быть сильнее прибыли, особенно после Наполеоновских войн, когда землевладельцы вернули себе преимущество перед капиталистами, запретив импорт зерна своими Хлебными законами [31].

И всё же что-то критически важное было бы потеряно, если бы те, кто формировал язык той эпохи, не захотели отказаться от слова «феодализм», решив называть зарождающуюся систему не капитализмом, а промышленным или рыночным феодализмом. Смело называя ее капитализмом за столетие до того, как капитал стал доминирующей силой нашего общества, они открыли человечеству глаза на Великую трансформацию, разворачивавшуюся вокруг них в тот самый момент.

Куда бы мы ни взглянули сегодня, мы видим капитализм. Капиталисты продолжают владеть практически всем и управлять военно-промышленным комплексом. Они доминируют в парламентах, правительственных органах, СМИ, центральных банках и во всех могущественных мировых институтах, таких как Международный валютный фонд, Всемирный банк, Парижский клуб и Всемирная торговая организация. Рынки продолжают управлять жизнью, формировать умы и будоражить воображение миллиардов людей. Прибыль остается святым Граалем для масс, борющихся за выживание, а также для тех богатых людей, которые верят в получение прибыли как в самоцель. И так же, как Наполеоновские войны открыли второе дыхание феодальной власти, украинский конфликт и его инфляционные последствия возрождают силу «земного» капитала, оживив даже умирающую индустрию ископаемого топлива. И всё же, как и в 1770-х, описывать зарождающуюся у нас на глазах систему в терминах прошлого — называть ее гиперкапитализмом, или капитализмом платформ, или капитализмом рантье — значило бы не только расписаться в недостатке воображения, но и упустить момент Великой трансформации нашего общества, которая происходит сегодня.

 Мы видели, как облачный капитал возник с появлением общественного интернета (internet commons), и что он отличается от других видов капитала своей способностью воспроизводить себя без каких-либо затрат для своего владельца, превращая всех нас в облачных крепостных. Мы видели, как с переходом в онлайн Amazon начал работать как облачный феод, а традиционные бизнесы, выступая в качестве вассалов, платят Джеффу Безосу десятину за право им пользоваться. И мы видели, как облачные капиталисты из Большой цифры добились всего этого: оседлав потоки