Технофеодализм - Янис Варуфакис

денег центральных банков, которые сделали прибыль необязательной. В конце предыдущей главы мы рассмотрели два непосредственных результата этого: постоянно растущая стоимость PropCom этого мира позволила частному капиталу выводить все активы, до которых они могут дотянуться, в то время как «Большая тройка» установила своего рода коллективную монопольную власть над целыми секторами промышленности. Так что же, по сути, изменилось? Что, если использовать самые простые термины, отличает этот мир от предыдущего, требуя, чтобы мы отказались от слова «капитализм» и заменили его на «технофеодализм»? Как я уже упоминал в конце предыдущей главы, всё очень просто: это торжество ренты над прибылью.

Месть ренты: как прибыль сдалась облачной ренте. Что нужно сделать, чтобы капитализм умер? В юности у тебя был точный ответ: капитализм умрет, как доктор Франкенштейн, от своей собственной руки, закономерно став жертвой своего величайшего творения: пролетариата. Ты был убежден, что капитализм порождает две великие армии, обреченные на столкновение: капиталистов, которые физически не имели дела с теми революционными технологиями, которыми они владели; и пролетариев, которые проводили свои дни и ночи, работая в, на, под или с этими технологическими чудесами — от торговых судов и железных дорог до тракторов, конвейерных лент и промышленных роботов. Революционные технологии не представляли угрозы для капитализма, но ее представляли революционные рабочие, которые знали, как управлять этими невероятными машинами.

 Чем больше капитал доминировал в глобальной экономической и политической сфере, тем ближе две армии были к тому, чтобы схлестнуться друг с другом в решающей битве. Когда она завершится, впервые добро победит зло в планетарном масштабе. Таким образом, горькое разделение человечества на владеющих и невладеющих будет ликвидировано. Ценность больше не будет сводиться к цене. И человечество наконец примирится с самим собой, превратив технологию из своего хозяина в своего слугу.

На практике твое видение означало бы рождение настоящей, технологически продвинутой социалистической демократии. Общественный капитал и земля были бы задействованы в производстве товаров, необходимых обществу. Менеджеры отвечали бы перед сотрудниками, которые их избрали, перед клиентами и обществом в целом. Прибыль больше не действовала бы как движущая сила, потому что различие между прибылью и заработной платой больше не имело бы смысла: каждый сотрудник стал бы равноправным акционером, а его заработная плата вычиталась бы из чистой прибыли его предприятия. Одновременная смерть рынка акций и рынка труда превратила бы банковское дело из азартной игры в скучный, напоминающий коммунальные услуги сектор. Рынки и концентрированное богатство, следовательно, утратили бы свою зверскую власть над сообществами, что позволило бы коллективно решать, как обеспечивать всеобщее здравоохранение, образование и защиту окружающей среды.

В реальности всё сложилось совершенно иначе. Даже в таких западных странах, как Германия (и в течение некоторого времени Великобритания), где возникали сильные национальные профсоюзы, наемный труд не смог эффективно организоваться и в конечном счете смирился с идеей капитализма как «естественной» системы. Солидарность между рабочими Севера и Юга остается неосуществленной мечтой, а капитал продолжал набирать силу с каждым годом. При этом там, где революционеры, присягнувшие воплотить в жизнь твое видение, добились успеха, жизнь рано или поздно становилась похожей на нечто среднее между «Скотным двором» и «1984» Джорджа Оруэлла. Я никогда не забуду, как однажды, рассказывая ужасные истории о годах, проведенных в лагерях для греческих левых, ты признался, что больше всего тебя беспокоило ощущение, что, если бы наша сторона пришла к власти, ты, вероятно, оказался бы в той же тюрьме, только с другими охранниками. Это хорошо резонирует с разочарованием подлинных левых по всему миру: хорошие люди, искренне преданные идее справедливости, вроде тебя, оказываются либо в ГУЛАГе, охраняемом их бывшими товарищами, либо, что еще хуже, занимают высокие должности во власти такого рода, которая ненавистна их собственной идеологии.

Тем не менее твой прогноз почти сбылся, хотя и не так, как ты бы хотел. Капитализм действительно погибает от собственных рук, закономерно став жертвой своего величайшего творения: но не пролетариата, а облачных капиталистов. И мало-помалу два великих столпа, на которых держался капитализм — прибыль и рынки, заменяются. Увы, вместо посткапиталистической системы, которая должна была наконец-то примирить человеческие разногласия и положить конец эксплуатации людей и планеты, возникает другая, которая углубляет и универсализирует эксплуатацию такими способами, которые до сих пор могли вообразить себе разве что писатели-фантасты. Оглядываясь назад, хочется задать себе вопрос: папа, почему мы позволяли себе поддаться успокаивающему заблуждению, что смерть чего-то плохого обязательно принесет что-то лучшее? Сокрушительный вопрос Розы Люксембург «Социализм или варварство?» [32] не был риторическим. Ответом на него вполне могло бы стать варварство — или вымирание.

Значит, нам нужна новая история, которая сможет объяснить не то, что бы мы хотели, а то, что происходит на самом деле, и это будет история о том, как рента — определяющая экономическая черта феодализма — организовала свое победоносное возвращение.

Функционирование института ренты при феодализме понять достаточно легко: благодаря случайности рождения или по королевскому указу феодал получал определенные права на распоряжение участком земли, в том числе позволявшие ему предъявлять требование на часть урожая, произведенного крестьянами, которые родились и выросли на этой земле. При капитализме понимать значение ренты и отличать ее от прибыли гораздо сложнее, о чем свидетельствуют мои личные наблюдения, когда, будучи преподавателем университета, я пытался помочь своим студентам уяснить разницу между ними.

Арифметически разницы между ними нет: и рента, и прибыль исчисляются как деньги, оставшиеся после оплаты расходов. Разница более тонкая, качественная, почти абстрактная: прибыль зависима от рыночной конкуренции, а рента — нет. Причина в их различном происхождении. Рента вытекает из привилегированного доступа к дефицитным — то есть существующим в ограниченном количестве — ресурсам, таким как плодородная почва или участок, богатый ископаемыми; сколько бы денег вы ни вкладывали, вы не сможете произвести этих ресурсов больше, чем их существует. Прибыль, напротив, течет в карманы предприимчивых людей, которые инвестировали в создание вещей, которых иначе не существовало бы, — таких как лампочка Эдисона или iPhone Джобса. Именно этот факт — что эти товары были изобретены и созданы, и поэтому они могут быть переизобретены или улучшены кем-то другим, — делает прибыль уязвимой для конкуренции.

Когда Sony изобрела Walkman, первый мобильный и персональный Hi-Fi-плеер, она получила существенную прибыль. Затем конкуренция со стороны подражателей свела на нет прибыль Sony, пока, в конце концов, Apple не вышла на рынок со своим iPod, отправив всех конкурентов на свалку истории. Для рантье, напротив, рыночная конкуренция — лучший друг. Если Джек владеет зданием в районе, который делается более облагороженным в результате того, что другие владельцы вкладывают средства в его джентрификацию, собираемая им арендная плата увеличится, даже если сам он ничего предпринимать не будет — он буквально богатеет во сне. Чем предприимчивее соседи Джека и чем больше они инвестируют в этот район, тем выше он может поднимать арендную плату.

Капитализм победил, когда прибыль взяла верх над рентой, исторический триумф, совпавший с трансформацией производительного труда и собственности в товары, которые продавались через рынки труда и рынки акций соответственно. Это была не только экономическая победа. В то время как рента источала миазмы вульгарной эксплуатации, прибыль претендовала на моральное превосходство, выдавая себя за справедливую награду смелым предпринимателям, рискующим всем, прокладывая путь кораблю созидания через бурные течения конкурентных рынков. Тем не менее, несмотря на триумф прибыли, рента не исчезла окончательно, пережив Золотой век капитализма так же, как остатки ДНК наших древних предков, включая давно вымерших змей и микробов, продолжают прятаться в ДНК человека.

Капиталистические мегакорпорации, такие как Ford, Edison, General Electric, General Motors, ThyssenKrupp, Volkswagen, Toyota, Sony и все остальные, генерировали прибыль, которая многократно превышала ренту и помогала капитализму в его восхождении к мировому