Кукла на цепочке - Алистер Маклин

вертолету приходилось туго, его сильно трясло и качало, словно потерявший управление скорый поезд в последние секунды до того, как он сойдет с путей. Один час, проведенный в полете в таких условиях, навсегда отвратил меня от вертушек. Но когда я подумал о том, каково быть сейчас внизу на судне в кипящем водовороте узкого залива, моя любовь к этому проклятому вертолету резко возросла.

Мы пролетели двадцать миль на юг, если то, как нас трясло и кидало в воздухе, можно назвать полетом, но охватили все шестьдесят миль в этом направлении, так как нам предстояло исследовать каждый небольшой пролив между островами и материком, каждую естественную гавань, каждый морской залив и небольшую бухту. Бóльшую часть времени мы летели очень низко, не выше двухсот футов. Иногда приходилось опускаться ниже на сотню футов, настолько сильно лил дождь и настолько сильно дул ветер, колотивший по лобовому стеклу, дворники были практически бесполезны, и нам приходилось опускаться максимально низко, чтобы хоть что-то увидеть. Как бы там ни было, мне кажется, мы не упустили ни ярда береговой линии материка и ближайших к берегу островов. Мы увидели все и не увидели ничего.

Я посмотрел на часы – половина десятого. День проходил безрезультатно.

– Как долго продержится вертолет в таких условиях? – спросил я.

– Я облетал Атлантику на расстоянии сто пятьдесят миль от материка в погоду хуже этой. – Лейтенант Уильямс не выглядел напряженным, обеспокоенным или уставшим, скорее, наоборот, казалось, ему нравится происходящее. – Вопрос в другом: как долго продержитесь вы?

– Признаюсь, недолго. Но нам нужно искать дальше. Сейчас вернемся к точке, где ты меня подобрал, и дадим круг по побережью Торбея. План такой: сперва южное побережье, затем на север и на западное побережье, далее на восток мимо Торбея и вниз на южное побережье пролива.

– Так точно, сэр. – Уильямс направил вертолет на северо-запад, нас качало и заносило, что не очень хорошо сказалось на моем желудке. – Там в коробке есть кофе и сэндвичи.

Я не стал ни есть, ни пить.

На облет двадцати пяти миль к восточной оконечности острова Торбей ушло практически сорок минут, на каждые три шага вперед ветер отбрасывал нас на два шага назад. Из-за ужасной видимости Уильямсу приходилось лететь исключительно по приборам. Не помогал и сильный встречный ветер, из-за которого мы могли отклониться от своей цели на несколько миль. В результате лейтенант сел носом прямо в песчаную бухту, будто ориентировался во время посадки с помощью радиомаяка. Я стал намного больше доверять Уильямсу, человеку, который точно знал, что делает. В себе же начал сильно сомневаться и гадать, понимаю ли я вообще, что делаю. Я вспомнил о дяде Артуре и решил подумать о чем-нибудь другом.

– Там, – указал Уильямс; мы находились на полпути вдоль южного побережья Торбея. – Подходящее место, что скажете?

Да, так и было. Белый трехэтажный каменный особняк в георгианском стиле, расположенный примерно в ста ярдах от берега и в тридцати ярдах над ним. Существуют дюжины таких домов, рассеянных в невероятных местах на самых неплодородных и заброшенных островах Гебридского архипелага. Одному Богу известно, кто их построил, зачем и как. Но нам был интересен не дом, а большой лодочный ангар на краю крошечной закрытой гавани. Не дожидаясь моих пояснений, Уильямс аккуратно опустил махину в укрытое деревьями место за домом.

Из полиэтиленового мешка, который прятал под рубашкой, я достал два пистолета. «Люгер» я засунул в карман, а маленький немецкий «лилипут» прикрепил к левому рукаву с помощью пружинного зажима. Уильямс смотрел отрешенно вперед и что-то насвистывал.

Дом пустовал уже долгое время. Часть крыши обрушилась, соленый воздух за многие годы начисто съел всю краску, а комнаты, в которые я заглянул сквозь треснувшие и разбитые окна, были пусты и усыпаны длинными полосами лежавших на полу обоев. Дорожка к маленькой гавани целиком поросла мхом. Всякий раз, как я опускал ногу на дорожку, оставалась глубокая грязная отметина – первая за долгое время. Ангар оказался достаточно большим, по крайней мере шестьдесят на двадцать, и это все, что можно было о нем сказать. Две большие двери с тремя петлями и двумя огромными висячими замками на каждой. И замки, и петли практически изъедены ржавчиной. Я чувствовал тяжесть «люгера» в кармане, и меня это немного веселило. Я вернулся к вертолету, и мы полетели дальше.

Еще дважды за следующие двадцать минут появлялись подобные объекты. Мы видели большие белые дома в георгианском стиле и большие лодочные ангары на берегу. Я понимал: это не то, что нам нужно, но все равно их следовало проверить. Так все и оказалось: тревога была ложной. Последние здешние жильцы умерли еще до моего рождения. Когда-то в этих домах жили люди с большими семьями, деньгами и амбициями, уверенностью и бесстрашием перед будущим. Уж наверняка так и было, раз они выстроили такие особняки. Теперь людей не стало, и все, что осталось после них, – это рассыпающиеся, разрушающиеся памятники, как символ того, что они ошибались относительно своего будущего. Несколько лет назад я видел дома на плантациях в Южной Каролине и Джорджии. Они разные, но в то же время очень похожие. Это дома времен до Гражданской войны в США, с белыми портиками, окруженные вечнозелеными виргинскими дубами и обросшие длинными серыми гирляндами испанского мха. Зрелище довольно печальное, скорбное и показывающее мир, ушедший навсегда.

Поиски на западном побережье острова Торбей не принесли никаких результатов. Миновав город Торбей и остров Гарв, мы полетели на восток к южному побережью пролива, оставив шторм позади себя. Там обнаружили две небольшие деревни с полуразрушенными пирсами, и больше ничего.

Мы снова вернулись к песчаной бухте, полетели на север до северного берега пролива и взяли западное направление вдоль него. Мы опускались дважды. Один раз, чтобы исследовать гавань диаметром менее сорока ярдов. Эта гавань была окружена сушей, и по ее периметру росли деревья. Во второй раз мы исследовали небольшой комплекс промышленных зданий, на котором когда-то, по словам Уильямса, производили первоклассный песок, служивший одним из ингредиентов знаменитой зубной пасты. Снова ничего.

Осмотр последнего места занял пять минут. Лейтенант Уильямс сказал, что голоден. Я же не чувствовал голода. Даже попривык к вертолету. Наступил полдень. Двадцать четыре часа из сорока восьми прошли безрезультатно. У меня появились опасения, что мы так ничего и не добьемся. Вот дядя Артур обрадуется! Я взял карту у Уильямса.

– Нам надо тщательно выбирать места, – сказал я. – Придется рискнуть. Мы поднимемся вверх по проливу к Долман-Хед напротив острова Гарв, затем поднимемся к Лох-Хайнарту.

Последняя точка – это залив длиной семь миль и шириной не более полумили, извилистый и с множеством островов, тянущийся где-то на востоке и расположенный в самом сердце горного массива.

– Далее обратно к мысу Долман, затем вдоль южного берега материкового полуострова и снова к мысу Керрера-Пойнт. Затем на восток и вдоль южного берега Лох-Хоурна.

– Лох-Хоурн, – кивнул Уильямс. – Реки там самые свирепые. Это худшее место для судов в Западной Шотландии. Это то, куда я отправился бы искать в последнюю очередь, мистер Калверт, точно говорю. Судя по всему, там мы обнаружим только обломки и останки судов. Рифов, утесов, подводных камней, быстрин, водоворотов, приливов и отливов на тамошних двадцати милях больше, чем во всей Шотландии, вместе взятой. Местные рыбаки не подходят к этим местам на пушечный выстрел. – Уильямс указал на карту. – Посмотрите на этот канал между островами Дуб-Сгейр и Баллара в устье Лох-Хоурна. Вот это место наводит больше всего страху. Видели бы вы, как рыбаки крепко сжимают стаканы виски, рассказывая о нем. Его называют Беул-нан-Уам, что означает «врата могилы».

– Веселые здесь ребята живут, я смотрю. Нам пора.

Ветер не стихал, море внизу оставалось таким же зловещим, но хотя бы дождь прекратился, и это сильно облегчило наши поиски. Полоса пролива от песчаного карьера к мысу Долман не дала результатов. Так же и с Лох-Хайнартом. Между Лох-Хайнартом и мысом Керрера-Пойнт, в восьми милях к западу, всего две крошечные деревни, подобравшиеся к самой кромке воды, задняя часть деревушек обращена