Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

– О! Я тоже увлекаюсь историей и могу сказать, что одна из жен киевского князя Владимира была чешкой, а дочь Владимира по имени Предслава была женой чешского князя Болеслава Рыжего, и это не все случаи браков между русскими и чешскими владетелями.

– Браки – это хорошо, только я вот что хотел спросить, долго ли вы были в России?

– Находясь в России в семнадцатом году, я записался в Чехословацкий корпус, который мы называли легионом, чтобы совместно с русскими воевать против австрийцев и немцев.

– Как мы сейчас, – вставил слово Аркадий Лисковец.

– Да, да. Так и было, но вскоре, в том же году, в России произошла революция, а после еще одна. Тогда к власти пришли большевики. Немного позже Чехословацкий легион поднял э-э, забыл это слово… – старый вояка наморщил лоб, – повстани.

– Восстание, – подсказал Григорьев.

Чех закивал головой:

– Совершенно верно, так есть, поднял восстание против новых властей.

Теперь чеху задал вопрос Костя Вязовский:

– Получается, что вы воевали на стороне белых и Антанты против советской власти и ее Красной армии.

Чех виновато понурил голову:

– Это так. Я был тогда молод. Таких, как я, было много, кто-то служил большевикам, кто-то был их противником.

– Интересный ты, дядя, человек, – язвительно изрек Лисковец. – Ты то за австрияков воевал, то против, то за красных, то за белых…

– Так сложились обстоятельства. Чехи и тогда воевали и против Красной армии, и в ее рядах, и сейчас кто-то был за немцев, а кто-то против. Разве у русских не так? Мой знакомый, Людвиг Свобода, с которым мы познакомились в России во время пребывания в Чехословацком легионе, тоже воевал во время Гражданской войны против Красной армии, а сейчас, как мне стало известно, он командует Чехословацким корпусом, который вместе с ней воюет, теперь уже можно сказать воевал, против немцев и их союзников.

Аркадий не унимался:

– И все же мне интересно узнать…

Григорьев оборвал:

– Подожди, угомонись, дай человеку рассказать.

Чех после недолгого молчания продолжил:

– К сожалению, случилось так, что наш легион участвовал в войне, которая нас не касалась. Мы потеряли многих наших товарищей, а через год после восстания части легиона на поездах перевезли в город Владивосток. Оттуда нас отправили на пароходах через Тихий и Индийский океаны в порт, называемый Триест, который прежде принадлежал Австрии, а теперь Италии. Из него мы по железной дороге добрались до Чехии. О, это было долгое путешествие.

– Да-а, побросала тебя судьба, дядя.

– Так есть. Вас тоже.

– Это верно, от войны покоя не жди. Одно хорошо – другие страны и города повидали, в мирное время это нам вряд ли удалось бы. Правда, города эти и страны по большей части той же войной порушенные, – старший сержант жадно отпил пива из высокой стеклянной кружки, стер тыльной стороной ладони пену с верхней губы. – Эх, к такому пиву тараньки бы соленой.

– Или воблы, – добавил волжанин Аркадий Лисковец.

К столу подошел бледнолицый лысоватый мужчина лет тридцати, в черном жилете поверх серой рубашки. В его руках были два глиняных кувшина с пивом, которые он поставил на стол. Александр подвинулся на лавке, предлагая ему место, но чех отрицательно замотал головой. Владислав что-то строго сказал ему на чешском языке. Бледнолицый резко ответил и торопливо вышел со двора.

Григорьев посмотрел ему в след, обратился к пожилому чеху:

– Чего это он? Обиделся?

– Это мой сын Мартин. Я попросил его сесть с нами за стол и поблагодарить вас за освобождение Праги, но он отказался.

– Почему?

– Он участвовал в повстани, то есть в восстании против немецких властей, и считает, что чехи могли сами справиться с ними, с помощью частей Русской освободительной армии и американцев. Но я так не считаю.

Желваки заиграли на скулах Григорьева.

– Тогда почему в тридцать девятом году не справились? Почему всю войну работали на Германию?! Передайте своему сыну, что пока мы спешили к вам на помощь, погибли многие наши товарищи, и я считаю, что их смерть была не напрасной. Если бы мы не стали освобождать Чехословакию, то вся эта многочисленная армия фашистов в считаные дни подавила бы ваше сопротивление, и неизвестно, успели бы вам помочь американцы, и сколько бы тогда чехов и словаков погибло в боях с немцами!

Пожилой чех хотел что-то сказать в ответ, но гомон на улице неожиданно затих, послышался многочисленный топот ног. Все повернули головы в сторону распахнутых ворот. Мимо проводили колонну пленных немцев. Смешиваясь с топотом ботинок и сапог, издалека, со стороны центра Праги, донеслись бравурные звуки оркестра.

– Ишь, под музыку шагают фрицы, – бросил Константин Вязовский.

Брезгливо посмотрев на жалкий вид вражеских солдат, ефрейтор Михаил Красильников вымолвил:

– Ведут красавчиков. Не понимаю, чего всей этой фашистской своре и их союзникам надо было? Живут лучше нас, города какие, села – залюбуешься. Дома и дворы ухоженные, хозяйства крепкие, удобства всякие, достаток. Сидели бы фрицы и гансы себе дома, в фатерляндии, детей растили, пиво да шнапс пили, жен ласкали в постели, а теперь, наверное, их другие мужики тискают.

– Аби до наших жинок нихто не домогавси, – произнес младший сержант Опанасенко.

Сибиряк Мельников, отхлебнув из кружки пиво, изрек:

– Кому домогаться, почитай, все на фронте, дома рук мужских не хватает, чтобы разруху великую да хозяйство брошенное поднимать. Бабы, небось, ждут не дождутся, покуда мы возвернемся.

Лисковец ухмыльнулся:

– Это, Василий Матвеевич, по-разному бывает. Которые ждут, а которые не больно. У меня сосед после ранения домой вернулся с одной рукой, а супружница с его другом снюхалась, так он сгоряча взял в оставшуюся руку топор и зарубил их обоих. Еще был у нас, во время моей службы в полку, ефрейтор Пантелей Бесшапошников. Так ему женка письмо прислала, в коем сообщила, что скоро он станет отцом, поскольку она от него забрюхатела. Ох, и «радовался» он тогда.

– Что такого? – удивленно спросил Мельников. – Дело не хитрое. Опять же, родителем стать разве не радость?

– Радость-то радость, да только к тому времени Пантелеюшка наш уже цельный год как дома не был. Спрашивается, с чего его благоверная понесла, может, от фотографии, которую он своей любушке с однополчанином передал? Представляется мне, что однополчанин не только фотографию ей передал.

Михаил Красильников нахмурился:

– Моя Екатерина Васильевна такого точно не допустит, она у меня женщина сугубо строгая. А если кто и пытался, так я тому ноги повыдергаю. Да и не до того ей. У нас ведь трое детишек. Старшему сыну двенадцать лет уже, у нас на Урале,