Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

на заводе работает. Продукцию для фронта выпускает. А младшему пять лет всего исполнилось. Катерина мне недавно его ручонку прислала, химическим карандашом обведенную, и фотографию. Еще дочка есть, Настюха. В школу ходит, во второй класс, – Михаил мечтательно вздохнул. – Эх, поскорее бы их увидеть. А еще поработать хочется. Руки по мирному труду стосковались.

Сидящий рядом Аркадий Лисковец положил широкую ладонь на плечо Красильникова.

– Наверное, не столько по труду, сколько по телу незабвенной Екатерины Васильевны. Ничего, Миша, войне конец, скоро и поработаем и детишек своих увидим. У меня ведь тоже двое, а пока живи в удовольствие, пей пиво, сколько влезет. Пиво, надо сказать, здесь изумительное, сроду такого не пил.

– Пиво, конечно, хорошее, но я бы сейчас кваску хлебного выпил, – Красильников мечтательно закатил глаза. – Моя Екатерина Васильевна его такой вкусный делает… Вот его бы я пил сколько влезет.

Григорьев встал из-за стола, строго сказал:

– Сколько влезет – дома пить будете, а здесь не расслабляйтесь, у вас техника.

Когда Александр скрылся в доме, Лисковец посмотрел на пожилого чеха:

– Вот так вот, отец, испортил-таки твой сынок праздничное настроение нашему командиру, а заодно и торжественность момента.

Владислав приложил правую ладонь к груди:

– Омлоувам сэ, м-м, то есть прошу простить меня и моего сына. Он не хотел обидеть вашего молодого командира. Проминьтэ, это, как того значит, извините, когда я много волнуюсь, начинаю говорить по-чешски и путать русские слова.

– Да ладно, чего там, а командир у нас хоть и молодой, да боевой. С сорок второго года воюет. Я помню, как нас в рейд по немецким тылам послали. Нашей группе было поручено железнодорожные пути взорвать, мост и повредить телеграфную линию. Наш Александр и его товарищ, Тимофей Великанов, первыми на мост на мотоциклах заехали. Немцы поначалу нас за своих приняли. Откуда в тылу взяться русским мотоциклистам, а тут, здравствуйте, пожаловали, встречайте гостей незваных. Опять же, смеркалось, в потемках не разглядели, а когда разглядели, тогда поздно было. Григорьев с Великановым их гранатами прямо с мотоцикла закидали и давай из пулемета поливать, тут и мы на помощь подскочили. Через десять минут мост на воздух взлетел, а мы без потерь дальше поехали. Почитай, всю ночь по тылам гуляли. Железнодорожные пути в двух местах взорвали, провода телефонные фрицам срезали. Напоследок, перед рассветом, когда сон особо сладок, прокатились с песнями по селу, где немцы квартировались. Наш Григорьев и здесь отличился – броневик взорвал и машину грузовую. Немцы тревогу подняли. Оказалось, что в селе их чуть ли не целый полк разместился. Даже погоню за нами учинили. Тогда Володьку Смирнова убили. Он водителем был у Григорьева с Великановым. За руль Григорьев сел. К тому времени светать начало. Пришлось нам в балке спрятаться, у дороги. Там Володю Смирнова и похоронили… Едва холмик над ним насыпали, глядим, на дороге немецкая колонна появилась. Танки, пехота, артиллерия, обоз. Тут мы не удержались, решили за друга погибшего отомстить. Танки пропустили, из балки выскочили и как врезали из пулеметов, автоматов и карабинов. Немцы врассыпную, кто куда. Немало мы их тогда укокошили. Пока они опомнились, что нас мало, мы оттуда ходу дали, только следы от мотоциклетных колес и остались. Зря их танки балку снарядами охаживали. Правда, один снаряд рядом с моим мотоциклом все-таки взорвался. Наш экипаж опрокинуло. Одного моего товарища тяжело ранило, другого убило. Хорошо, что Григорьев с Великановым меня и раненого товарища подобрали, иначе каюк нам пришел бы. Так я водителем в их экипаже стал, – Лисковец замолчал, достал из кармана трофейный портсигар.

Петр Долгих нетерпеливо спросил:

– Что дальше-то было?

Лисковец покосился на вологодца, вынул из портсигара самокрутку, закурил. Пустив в небо густую струю дыма, продолжил:

– Что было… Отсиживались в укромном месте, на рожон не лезли. Поскольку шума наделали изрядно. Хорошо, что «рама» нас не приметила, а то бы я сейчас с тобой не разговаривал. К своим уходили ночью. В темноте заблудились, наткнулись на колонну немецкой техники, идущую на восток. Пристроились сзади. Фрицы нас снова за своих в темноте приняли, может, из-за того, что некоторые экипажи на трофейных мотоциклах были и в комбинезонах синих. Ближе к фронту мы от колонны отстали, свернули на проселочную дорогу, а утром уже в расположении батальона были.

Теперь вопрос задал Константин Вязовский:

– Я вот одного не пойму, почему наш командир, такой геройский, столько времени воюет, а до сих пор в звании старшего сержанта?

Лисковец жадно затянулся, бросил окурок под ноги, с силой вдавил носком сапога в землю.

– Все бы тебе, Вязовский, звания да награды. Эх, молодежь зеленая! Наш старший сержант, по моему разумению, за свое умение командовать, воинский опыт и свершенные на фронте подвиги должен иметь звание не меньше лейтенанта. Только того ты парень не понимаешь, что обстоятельства разные бывают…

– Какие такие обстоятельства?

– Такие. Григорьев два раза тяжело ранен был. В госпиталях на излечении находился долгое время, как и я, а за пребывание в тылу, сам понимаешь, званий не повышают, конечно, если тебе его не присвоят за прошлые заслуги. Время нахождения в резерве тоже званий не приносит. Во время боев – другое дело. Только покажи себя с геройской стороны, тогда, может, и наградят. Было время, когда хотели ему звания повысить, только не получилось.

– Почему?

– Почему да почему… Потому что молодой да горячий. С командирами часто в пререкания вступал. Особенно с теми, кто не воевал и пороху не нюхал, а гонор имел. Они, бывало, дурные команды отдают, а он, хоть и молодой, но опытный. Тут и находит коса на камень, а в армии за строптивость не жалуют. Вот, например, как-то раз, на мосту дело было, во время переправы у меня заглох мотоцикл и загородил дорогу генеральскому автомобилю. Генерала там не было, а был какой-то его прихвостень штабной в звании капитана. Выскочил из машины, стал орать матом и у нашего командира пистолетом перед носом махать, грозил, что пристрелит, если он мотоцикл в воду не скинет. Старший сержант приказ выполнять отказался, «железного коня» реке не отдал. Попробуй, отними, в руках автомат, глаза будто ледышки. Смотрит так, аж страшно. Штабист, когда Григорьев на него глянул, и тот перестал пистолетом махать. Что тогда могло бы случиться и чем бы это могло закончиться, сейчас даже страшно подумать. К счастью, я мотоцикл завел, и мы дальше поехали. Поехать-то поехали, да только штабист, паскудник, нажаловаться успел, сверху велели принять меры. Командир батальона карательных мер не принял, но и