Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

ходатайствовать о повышении воинского звания не стал… Другой раз было дадено нам задание: силами взвода предпринять обход противника, захватить мост и удерживать его до подхода наших основных сил. Мы мост захватили, удерживали четыре часа, а наши так и не подошли. Зато танки немецкие подкатили. Нас тогда всего восемь человек осталось и боеприпас на исходе. Мы бы и десяти минут не продержались, фрицы всех бы там, на мосту, положили. К тому времени наш командир взвода был убит осколком в голову, Григорьев за старшего остался. Он-то и приказал уходить. Правильно приказал. Оказалось, что наша часть напоролась на упорное сопротивление немцев и пробиться к мосту не смогла. Как выяснилось позже, к фрицам подошло подкрепление. Нам тогда едва удалось прорваться к своим, но Григорьева все равно отчитали за то, что приказ не был выполнен, и не дали очередного заслуженного звания. Вот такие вот кренделя с ватрушками. Вон, Красильников с Мельниковым соврать не дадут, они свидетели.

Михаил Красильников кивнул.

– Верно, было такое дело. У нас могут приказы давать, только некоторые командиры не всегда обстановку знают. Батальону, в котором я прежде служил, как-то приказ дали: немедленно оставить обороняемый участок и выдвинуться на участок прорыва противника, только никто из командования не поинтересовался, сколько у нас бойцов после десяти дней оборонительных боев и контратак осталось. А осталось нас из батальона меньше роты, и боеприпаса кот наплакал. Понятное дело, что позиции мы не удержали, так комбата потом за это еще и наказали. Вот тебе, Вязовский, и звание, и награды.

Лисковец сплюнул.

– Лично по мне, то Бог с ним со званием. Главное, живым остаться. Я вот по своей натуре командовать не люблю и особо не умею, поэтому и к званиям у меня интереса нет никакого.

– Значит, у вас отсутствует чувство карьеризма, – сделал вывод Вязовский.

Лисковец взялся за кружку.

– Хрен с ним, с чувством, твой карьеризм мне без надобности.

Вязовский не отставал:

– Я извиняюсь, но у меня еще один вопрос. Почему это немецкие солдаты нас, мотоциклистов, черными дьяволами называют?

– Кто их, немчуру, знает. То ли из-за того, что мы, бывало, в черных и синих комбинезонах с ними воевали, то ли из-за того, что в рейдах по тылам неприятеля появлялись ночью, убивали фрицев, наводили ужас, а потом исчезали, словно дьяволы во тьме. Оттого имеем мы в армии немалое уважение. Опять же, постоянно на колесах, а это тебе не в пехоте ногами топать. Одно плохо: невидимая болезнь.

Вязовский удивленно посмотрел на Аркадия.

– Какая еще невидимая болезнь?

– Такая. Которую ни другим показать нельзя, ни самому посмотреть. Геморрой называется и от долгого сидения на заднице развивается, а к нему, бывает, еще чирья добавляются. Тогда и вовсе для мотоциклиста беда.

Константин собрался задать следующий вопрос, но Лисковец опередил:

– Так, достаточно вопросов, рядовой Вязовский. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

– Еще говорят, что если много будешь знать, то скоро состаришься.

– Ишь ты, грамотей нашелся. Говорят, в Москве кур доят, только доить пошли, а титек не нашли.

Вязовский не отставал:

– И все же разрешите последний вопрос?

– Вот прицепился, как банный лист! Чуть выпил, а угомону от тебя нет. Чего тебе еще?

– Вы, Аркадий, все больше о подвигах других рассказываете, а о себе умалчиваете.

– Хорошо, слушай, как я один шестерых немцев на тот свет отправил.

Вязовский удивленно округлил глаза:

– Шестерых?

– Шестерых. Сплю я, значит, один в землянке, а тут в нее немец неожиданно врывается и ко мне, а я нож выхватил и его в живот. Вскочил, схватил автомат и к входу, а оттуда на меня второй немец прет, я ему приклад ко лбу и приложил, потом еще четверых из автомата застрелил, тут-то у меня патроны и закончились. В это время седьмой немец появился и штыком меня прямо в грудь ткнул…

– Что потом было? – нетерпеливо спросил Вязовский.

– А потом я проснулся, – Лисковец рассмеялся, его поддержали сидящие за столом товарищи.

Вязовский обиженно глянул на Аркадия.

– Все бы вам шутить. Я уж и вправду поверил.

– О моих геройствах тебе, парень, желательно не знать. Давайте лучше выпьем за победу.

Едва опорожнили кружки, как во двор зашли несколько женщин разного возраста и двое детей: белокурая девочка лет двенадцати в национальном чешском костюме с венком на голове и такой же белокурый пятилетний мальчик в сером коротком пальтишке. Женщины раздали солдатам открытки с видами Праги, вручили Опанасенко корзинку с нарезанным крупными ломтями пористым сыром и маленькими аппетитными колбасками, поставили на стол бутылку вина. Белокурая девочка подошла к Лисковцу, сунула букетик сирени. Аркадий обнял ее широкими ладонями, посадил рядом на лавку. Недолго думая, мальчик ловко забрался на колени Красильникову, протянул маленькую деревянную лошадку. Михаил взял игрушку, на глаза ефрейтора навернулись слезы. Лисковец улыбнулся:

– Вот видишь, Мишаня, дети хороших людей за версту чувствуют. К кому-нибудь не пошли, а к нам с тобой, семейным, потянулись.

– Прямо как мой Гришатка! – Красильников аккуратно поставил мальчика на землю и, бросив: «Я сейчас, я быстро!» – опрометью побежал в дом. Через минуту он снова был у стола – с трофейными сладостями: двумя фруктовыми батончиками и двумя плитками шоколада. Вручив сидевшей рядом с Лисковцом девочке одну плитку и батончик, вторую половину сладостей отдал мальчику. Погладив белокурые волосы мальца широкой мозолистой ладонью, слегка дрогнувшим голосом произнес:

– Кушай, сынок, кушай.

Одна из чешек подошла, благодарно улыбнулась Красильникову, взяла мальчика за руку, повела со двора. За ней, даря прощальные добродушные улыбки красноармейцам, потянулись остальные женщины и девочка. Лисковец встал, от лица всего отделения поблагодарил женщин и попытался их остановить, приглашая за стол, но те отказались. Во дворе задержалась только стройная рыжеволосая девушка, одетая в строгий модный серый пиджак, такую же юбку и белую блузку. Поправив черную, похожую на берет, шляпку с пером, она подошла к Вязовскому и с улыбкой поставила перед ним на стол завернутую в кружевную белую скатерку резную стеклянную кружку с металлической крышкой.

Константин удивленно посмотрел на девушку. Еще больше он удивился, когда она нагнулась, поцеловала его в щеку и, сказав: «Моцкарт декуи», – плавной походкой зашагала к воротам. Константин ошалело посмотрел ей вслед, его лицо стало пунцовым от смущения. Он вскочил, схватил подарок, намереваясь вернуть его девушке.

– Что она сказала? Зачем это? Не надо.

Владислав Новотный попросил его сесть.

– Не надо этого делать. Девушка сказала вам большое спасибо, а подарок отдавать назад у нас не принято.

Вязовский с доводом пожилого чеха согласился.

– Ладно, маме подарок будет.