Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

жижей дно траншеи. Винтовка с примкнутым штыком выпала из рук фашиста. Не теряя времени, Александр подхватил винтовку. Сталь немецкого штык-ножа пронзила серо-зеленое сукно шинели, вонзилось в живот противника. Второй удар пришелся в грудь. Немец дернулся, вытянулся, затих. Григорьев, прерывисто дыша, отвел взгляд от тела. Он собирался двинуться дальше, когда на него выбежал еще один немец с поднятыми руками. Он был без головного убора, молодой, вихрастый, худолицый. Ни зимней куртки, ни шинели на нем не было, а голубые глаза испуганно смотрели на сержанта сквозь запотевшие стекла очков. От неожиданности Александр с силой ударил его прикладом в лицо. Удар прошел вскользь, но этого хватило, чтобы враг упал. Немец выставил перед собой руки, пытаясь защититься. Григорьев замахнулся винтовкой, но вдруг остановился. Немец, подслеповато щурясь, истошно кричал:

– Найн, найн! Нихт шиссен!

Он сдавался, он просил пощады. Рядом лежали его очки с круглыми стеклами. Александр вдруг вспомнил, что такие же очки были у лысоватого военкомовца, который не пускал их на фронт. Его немцы расстреляли у стен военкомата. Расстреляли на улице Леву Багдасаряна и отчима Максимки Плотницына дядю Георгия в Змиевской балке, они же убили и самого Максимку, неподалеку отсюда лежал сраженный их пулями улыбчивый комвзвода младший лейтенант Леша Коваленко и умирающая от взрыва снаряда молодая девушка-санитарка, а еще они были виноваты в смерти Насти…

С Анастасией и ее подругой Клавдией Тимофей и Александр познакомились в освобожденном от немцев Ростове-на-Дону, когда лежали в госпитале. Дружба продолжилась и после направления их в механизированный корпус. Девушки заканчивали краткосрочные военные курсы радистов, Григорьев и Великанов тоже имели не очень много свободного времени, а потому встречи их были редкими. Зато сколько светлой радости они приносили в душу Александра!

Анастасия была высокая, худощавая, какая-то нескладная, ее вряд ли можно было назвать красивой, но это была его первая настоящая любовь и первая в жизни близость с женщиной. Их любовь оказалась взаимной. Это заметил и Тимофей, поэтому мешать не стал, несмотря на то что она ему понравилась, а приударил за товаркой Насти, маленькой курносой Клавдией, правда, безуспешно.

Сашкино счастье длилось почти три месяца. Оно казалось ему нереальным после всего пережитого на фронте. Они стыдились его, оно казалось им неуместным в то время, когда идет война, когда вокруг горе и слезы, когда каждый день погибают сотни людей, но молодость и чувства брали свое. Однако все хорошее когда-то заканчивается. В июле корпус был срочно передислоцирован из Ростова-на-Дону к реке Миус. Случилось так, что они даже не успели попрощаться, а потом начались военные будни, в короткие минуты отдыха он вспоминал об Анастасии и ждал писем. Они приходили. За шесть с лишним месяцев разлуки он получил девять штук. Последнее письмо пришло от нее в начале октября. В нем Анастасия сообщала, что отправляется на фронт, что любит его, всегда будет помнить и ждать встречи, когда он споет ей любимую песню его мамы «Вьюн над водой», где упоминается ее имя…

Вскоре Александр получил еще одно письмо – от Клавдии. Она писала, что на Настю пришла похоронка… Теперь его Настасьюшки не было. Были только сны, в которых она приходила к нему живая и всегда улыбчивая. Теребила туго заплетенную косу, смотрела на него влюбленными карими глазами, а он пел ей:

Вьюн над водой, ой, вьюн над водой,

Вьюн над водой расстилается.

Жених у ворот, ой, жених у ворот,

Жених у ворот дожидается.

Вывели ему, ой, вывели ему,

Вывели ему свет-Настасьюшку.

– Это вот мое, ой, это вот мое,

Это вот мое, богом данное.

Еще была ее фотография, которую она ему подарила при расставании и которую он бережно хранил в нагрудном кармане гимнастерки. Перед боем Тимофей Великанов его успокаивал, говорил, возможно, что Анастасия жива, мол, всякое же на войне бывает, ведь случаются ошибки, приходит похоронка, а человек оказывался жив, но Александр чувствовал, что его любимой больше нет. Она погибла. Возможно, в таких же мучениях, как санитарка в этом бою…

Приклад немецкой винтовки с силой опустился на обнаженную вихрастую голову поверженного врага. Хрустнули пальцы, сломанная челюсть, а он бил еще и еще, пока лицо немца не превратилось в кровавое месиво. Когда-то он удивлялся, как Тимофей хладнокровно убил немцев топором в Ростове и как спокойно зарубил саблей старшина Широков румынского солдата. Теперь он сам убивал врагов в рукопашной. Его остановил окрик Великанова:

– Оставь его! Давай за мной! Пошевеливайся! Там Аркадия Лисковца ранило, а фрицы, похоже, в контратаку пошли, с танками, позицию отбить хотят. Слева и справа нас обходят. Дело дрянь. Нашу технику и второй эшелон артиллерийским огнем отсекли, сволочи, а мы, получается, в мешке оказались. С трех сторон нас свинцом поливают гады.

– Выбираться из этого мешка надо и Аркадия выносить. Иначе фрицы нас всех здесь положат, если наши на помощь не придут. Вон отделение Липатова уже отходит.

– Верно, Сашка, долго нам не продержаться. Фрицы серьезно за нас взялись. Вон как из пушек и минометов лупят, аж земля трясется.

Словно подтверждая его слова, рядом взорвался снаряд. Великанов и Григорьев присели. Стенка траншеи обвалилась, волна земли и грязной жижи накрыла бойцов.

– Вот заразы, мать их, – выругался Великанов, отплевываясь и стряхивая с себя землю. Глянув на Александра, спросил: – Ты как?

– В глаза малость грязи попало, а так терпимо.

– Если терпимо, тогда давай за мной!

Григорьев резко отбросил немецкую винтовку, подрагивающими от напряжения руками подобрал автомат убитого красноармейца и побежал следом за Тимофеем.

Аркадий Лисковец с побелевшим лицом сидел на деревянном ящике, прижимая испачканные кровью ладони к животу. Рядом прислоненный к земляной стенке траншеи, прикладом вниз, стоял пулемет Дегтярева и немецкая металлическая переноска для гранат, чуть дальше еще несколько деревянных ящиков из-под боеприпасов, вблизи которых распростерлись тела двух немецких солдат. Григорьев заметил, что из головы одного из них торчит окровавленная рукоять малой пехотной лопаты. Это было дело рук Лисковца. Александр знал, как умело он владеет этим шанцевым инструментом. Великанов, пригибаясь, подбежал к Аркадию, скинул с плеча вещевой мешок, развязал петлю из наплечных лямок, распустил горловину, достал индивидуальный перевязочный пакет. Разорвав зубами прорезиненную оболочку, сказал:

– Держись, гвардеец, сейчас мы тебя перевяжем, а в госпитале в порядок приведут. Как новенький будешь. Ты у нас герой! Вон как фрица лопатой уделал, мать родная не узнает. Таких бойцов, как ты, беречь надо. Так что терпи, Аркаша, – Тимофей