Кукла на цепочке - Алистер Маклин

К северу от здания простирался почти идеально ровный сенокосный луг, а на нем вдалеке виднелась группа традиционно наряженных матрон; они сушили на утреннем солнце сено, подбрасывая его вилами. Похоже, гейлерские мужчины в этот день уже свое отработали – никого из них я не видел за крестьянским трудом.

Не было видно и Мэгги. Я побрел обратно в деревню. Там купил очки с тонированными стеклами. Массивные солнечные очки не годятся для маскировки – наоборот, привлекают внимание; наверное, потому-то и популярны. Еще я приобрел соломенную шляпу с вислыми полями – вот уж не хотелось бы, чтобы мой труп в этой шляпе увидели за пределами Гейлера.

Вряд ли можно назвать такую маскировку идеальной – без грима я не мог скрыть белые шрамы на лице, – но все же некоторую степень анонимности я обрел, поскольку едва ли значительно отличался от туристов, десятками бродивших по деревне.

Гейлер был совсем невелик, но, когда разыскиваешь человека, о чьем местонахождении не имеешь ни малейшего представления, и когда этот человек тоже расхаживает по улицам, даже самый крошечный населенный пункт способен доставить кучу проблем. С быстротой, какую мог себе позволить, не привлекая внимания, я прошел по всем закоулкам. Безрезультатно.

Я уже был на грани отчаяния. Тщился игнорировать голос в голове, с грозной уверенностью твердивший, что я опоздал, и еще больше паниковал из-за того, что в процессе поиска был вынужден хотя бы по минимуму изображать праздношатающегося.

Закончив с улицами, я занялся магазинчиками и кафе. Вряд ли существовал шанс обнаружить Мэгги в одном из них, учитывая задачу, которую я перед ней поставил, но я не мог не проверить даже самую ничтожную возможность.

Магазинчики и кафе вокруг внутренней гавани, осмотренные все до единого, ничем меня не порадовали, и я стал ходить концентрическими кругами, насколько этот геометрический термин применим к хаотичному лабиринту улочек Гейлера. И на самом последнем, на самом широком из этих кругов я увидел Мэгги, живую и совершенно невредимую. Облегчение, испытанное мною в тот миг, уступало разве что стыду за допущенную глупейшую ошибку.

Здесь я обнаружил бы Мэгги сразу, если бы работал головой так же эффективно, как она. Я велел ей следить за зданием, но при этом находиться среди людей, что она и делала. Мэгги стояла в большом сувенирном магазине, полном туристов, водила пальцем по товарам на витрине, но не рассматривала их. Она так сосредоточилась на наблюдении за большим домом, расположенном менее чем в тридцати ярдах, что совершенно не замечала меня.

Я двинулся было ко входу в магазин, как вдруг увидел нечто, заставившее меня остановиться на полушаге – и замереть, глядя так же пристально, как и Мэгги, хотя не в ту же сторону.

По улице шли Труди и Герта. Труди, облаченная в розовое платье без рукавов и длинные белые хлопчатобумажные перчатки, приплясывала в своей ребяческой манере; светлые локоны взметывались, на лице играла улыбка. Герта в неизменном традиционно-экстравагантном наряде тяжело ковыляла рядом, держа в руке большую кожаную сумку.

Нет, я не стоял столбом. Я быстро вошел в магазин, но направился не к Мэгги, – что бы ни происходило, эта парочка не должна стать свидетельницами нашего разговора. Заняв стратегическую позицию за высокой вертушкой с открытками, я решил дождаться, когда Герта и Труди пройдут мимо.

Этого не случилось. Они даже миновали вход в магазин, но тут Труди вдруг остановилась, заглянула в витрину и схватила Герту за руку. Через несколько секунд она затащила свою явно того не желавшую спутницу в помещение, оставила ее у входа мрачно возвышаться, как готовый извергнуться вулкан, подбежала к Мэгги и схватила ее за руку.

– А я тебя знаю! – радостно воскликнула Труди. – Я тебя знаю!

Мэгги повернулась и с улыбкой сказала:

– И я тебя знаю. Здравствуй, Труди.

– А это Герта. – Труди повернулась к Герте, которой откровенно не нравилось происходящее. – Герта, это Мэгги, моя подруга.

Герта поприветствовала «подругу» угрюмым оскалом.

– Майор Шерман тоже мой друг, – сказала Труди.

– Мне это известно, – улыбнулась Мэгги.

– Мэгги, мы же с тобой подруги?

– Конечно, Труди.

Девушка пришла в восторг.

– У меня тут много подруг. Хочешь, покажу их?

Труди увлекла Мэгги к двери и вытянула руку. Я знал, что указывать она может только на крестьянок в конце луга.

– Вон они! Видишь?

– Не сомневаюсь, что это очень милые подруги, – вежливо произнесла Мэгги.

Какой-то охотник за открытками подступил ко мне бочком, давая понять, что я мешаю его промыслу. Уж не знаю, что отразилось на моем лице, но ему этого хватило, чтобы поспешно удалиться.

– Они замечательные! – Труди повернулась к спутнице и указала на сумку. – Мы с Гертой, когда приезжаем сюда, обязательно угощаем их кофе с бутербродами. Пойдем, Мэгги, поговорим с ними. – Видя, что Мэгги колеблется, она обеспокоенно спросила: – Ты же мне подруга, да?

– Конечно, но…

– Они такие милые, – упрашивала ее Труди. – Такие веселые. И обожают музыку. Если будем хорошо себя вести, они для нас исполнят сенной танец.

– Сенной танец?

– Да, сенной танец. Мэгги, ну пожалуйста! Вы все – мои подруги. Пойдем! Ради меня, Мэгги!

– Ну ладно, ладно, – рассмеялась Мэгги. – Только ради тебя, Труди. Но ненадолго, хорошо?

– Мэгги, я тебя люблю! – Труди сжала ей руку. – Я тебя люблю!

Выждав некоторое время, я осторожно вышел из магазина. Они находились уже в пятидесяти ярдах от меня, миновали строение, за которым я поручил Мэгги наблюдать, и вступили на луг. До крестьянок было еще не меньше шестисот ярдов, они складывали первый сегодняшний стог вплотную к постройке, в которой даже с такого расстояния угадывался весьма старый и ветхий голландский амбар. Я слышал голоса – главным образом болтовню Труди, резвящейся, как ягненок из весеннего приплода. Труди не могла просто ходить, ей надо было скакать и приплясывать.

Я двигался следом, но не бегом, ярдах в тридцати-сорока. Поле окаймляла живая изгородь, и я благоразумно пользовался ею как прикрытием. Уверен, что выбранная мной манера передвижения своеобразием почти не уступала манере Труди, потому что изгородь не превышала пяти футов. Большую часть шестисотярдового пути я прошагал, согнувшись в поясе, точно семидесятилетний ревматик.

Наконец троица добралась до амбара и уселась возле его западной стены, укрывшись в тени от уверенно крепчающего зноя. Я позаботился о том, чтобы амбар загораживал меня и от нее, и от крестьянок. Пробежал оставшееся расстояние и проник в амбар через боковую дверь.

Постройка и впрямь оказалась совсем дряхлой, я бы дал ей не меньше ста лет. Половицы провисли, стены покоробились везде, где только можно, а горизонтальные щели между досками, предназначавшиеся для вентиляции, местами расширились настолько, что можно было просунуть голову.

У амбара был чердак, чей пол – трухлявый, проеденный древоточцами – держался на честном слове. Даже ушлый английский агент по торговле недвижимостью замучился бы продавать эту хибару, как бы ни упирал на старину. Я сомневался, что этот пол выдержит вес средней величины мыши, не говоря уже о моем весе, но нижняя часть амбара была малопригодна для наблюдения, да и не хотелось, выглянув через щель в стене, увидеть кого-нибудь, глядящего в противоположном направлении с расстояния в пару футов. Поэтому я набрался смелости и поднялся по хлипким деревянным ступенькам.

Чердак, на восточной стороне которого остались залежи прошлогоднего сена, и впрямь оказался опасен, но я тщательно выбирал, куда ступить, и мало-помалу добрался до западной стены.

Здесь тоже хватало удобных щелей между досками, и я выбрал лучшую, шириной не менее шести дюймов, дающую превосходный обзор. Прямо подо мной виднелись головы Мэгги, Труди и Герты. Чуть подальше матроны, которых было с десяток, усердно и сноровисто складывали стог; длинные зубья сенных вил поблескивали на солнце. Даже часть деревни, включая больше половины парковки, была видна как на ладони.

Меня одолевала тревога, но я не мог понять ее причину. Сцена с крестьянками, складывающими стог, выглядела идиллически – ну прямо мечта любителя буколики. Разум отказывался верить, что источником тревоги являются именно крестьянки, но даже здесь, в их родной стихии, развевающиеся полосатые юбки, вычурно расшитые корсеты и белоснежные чепцы